Читаем Феерия для другого раза II (Норманс) полностью

Эта, по крайней мере, хоть что-то видит! окно открыто… она уставилась… она ослеплена… моргает… снова залезает под стол; но ее туда не пускают!.. удар ногой! удар кулаком! она отвечает!.. лягается, кусается!.. «Хи! хи!», ее очередь, милашка… она орет… Пирам не помнит зла и плачет вместе с ней… он ее обожает… он плачет, потому, что его маленькая хозяйка страдает… воет… громче!.. еще громче!.. он протискивается, скребется под столом обеими лапами, между телами, под телами!.. эх, пинг!.. динг!.. эти повороты! как они лягаются! злюки! там, внизу!

– Останься тут, Пирам! оставайся с нами!

Он дрожит, трясется!..

– Иди сюда, Пирамушка! иди!

Теперь все у окна… Лили, Туанон, г-жа Туазель, Пирам, я… смотрим… моргаем… глядим вверх на Клоуна, откалывающего свои номера!.. предводителя ураганов!.. усмирителя гондолы и взрывов!..

О чем я жалею, так только о том, что здесь нет Оттавио!.. и где он блядует, Оттавио?… ай-яй-яй ему, Оттавио! Жюль без рожка, с рожком! колесики! гондола! барабаны! Ба-бах! ванька-встанька! вранг! скорее бы праздник закончился! трубы! трубите!

Но если бы Он послал Жюля на костер, я был бы разочарован, но каким-то образом… как-то они его втащили… я никогда этого не узнаю… тайна! Г-н ла Каресс! жалкий придурок, нельзя художника в печку! Вместе с ним сгорят в пламени секреты его мастерства… а?… это совсем другая историйка, про другой Потоп, про то, как нас придушили, придавили, раздавили, атаковали нас со всех четырех сторон света! по мановению Жюлева пальца!.. попробуйте, попробуйте-ка! Вы, может, скажете, что я получаю от этого удовольствие, что я тоже люблю катаклизмы… и Ба-бах!.. тр-рах!.. метро «Жоффрен»… взорвалась мина на станции… девяносто восемь метров под землей!.. преувеличение?… я достаточно пожил… и не так уж плохо… но в тот момент?… в тот момент? вы бы почувствовали удушливый страх! вы бы так же орали: «Жоффрен! Жоффрен!» В самые тяжелые моменты моей жизни все трагические воспоминания всплывают в памяти!.. прошлое, настоящее, будущее, одновременно!.. понос! существует шестое чувство, но нужны подспудные толчки… не каждодневные неурядицы! необычные! сильное чувство! Норманс абсолютно не тривиален!.. это проявляется даже в чудовищном храпе! взрыв не взрыв! самолеты носятся как сумасшедшие, огненные потоки, взорванные небеса, метро теряет равновесие, пронзая тоннелями своды!.. вгрызается в неведомые глубины… повсюду грохот, сверху, снизу, в сердце, в ушах, хоть Норманс больше не храпит!.. вот что значит физическая сила, не то что растяпы, сидящие под столом! сколько их? дрожащих, задыхающихся, обсирающихся… а он невозмутимо серьезен, этот тип Норманс! громадный кусок сала в сонной неподвижности! честно! поверьте!.. Жена и невестка обожают его… они бы не слезли с его колен даже за Царство! за тридцать шесть молний!

– Андрэ, не двигайся!

Комическое смешивается с трагическим… перечитываю написанное, гордиться нечем… боюсь, как бы люди не затаили в душе черной злобы! желтой! зеленой! за то, что все заканчивается… о! тут! так погано!.. ко всем чертям мое создание! полный провал! рака![90] барахло! на набережных сотня за гроши… вот вам «Феерия»!.. А, головокружительно смелый проказник! Покажем ему за и против!.. космогонические бури! бомбы дождем, вертящаяся мельница, Жюль не горит! Ах, рожок! нет рожка! забавный, невежа! очковтиратель, клеветник, прохвост!..

Я жду худшего!

Неважно, что происходит в действительности! и тот, кто честен сам с собой, тоже страшится худшего…

– Он ужасен, госпожа Туазель.

Я настаиваю, чтобы она посмотрела… посмотрела на него!.. брань этой обезьяны! гори, Париж! гори, Монмартр! а все из-за него!.. из-за него!.. и Батиньоль… и самолеты, подчиняющиеся его приказаниям… каждому его жесту!.. обе руки воздеты к небу!

– Посмотрите на него, госпожа Туазель!

Но она уставилась на меня, злобно скривилась!

– Вы всё выдумываете!

Она обвиняет меня!

– А Клиши? я выдумываю? несознательность! преступление! Этот газопровод – просто Везувий! потоки лавы до самого Сен-Дени! а неистовство самолетов? я пьян? у меня помрачение? вспышка за вспышкой! я б его загипсовал с ног до головы, черт подери!

– Посмотрите же на него! его руки! пальцы! вы не видите искр?

Ба-бах! не знаю, что еще нужно сделать, чтоб уговорить! Жюль-пекло! Нет? Нет? а трассирующие пули? Нет? Нет? рикошеты по всем тротуарам? Накрыли бы прицельно его платформу, и игре конец!.. была б ему наука, кусочек свинца в башку! Господин-капитанский-мостик! И больше он бы не разгонял тучи, Адмирал молний! Монмартр был бы спасен! и проспект! и aross Париж, и все газопроводы в округе! и Женневьер! и Нотр-Дам! и наш восьмиэтажный дом! не так ли?

– Он хочет пить, доктор! у него жажда!

Вот все, что она видит, образина! оплывшая… желтая, обрюзгшая…

Он подает знаки, что хочет пить… ну и что? и что? пусть сосет лапу! стоит ему броситься с башни! прыг! прыгнуть! вниз, он увидел бы небо в алмазах!.. может, догнал бы самолеты? ухватился за крыло, на лету? ах, какой умник! почти волшебник!

– Доктор, доктор!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии