Фея Альп

— Я знаю это, и именно потому хотел бы обратиться к вам с последним предостережением. Эрнст Вальтенберг — не такой человек, чтобы составить счастье женщины, ваше счастье: его любовь основана только на эгоизме, представляющем основную черту его натуры. Он никогда не спросит себя, не мучает ли он любимую женщину своей страстью. Как вы перенесете жизнь с человеком, для которого всякое стремление к высшему, все идеи, воодушевляющие вас, — лишь мертвые слова? И я когда-то выше всего ставил свое «я», но понял, наконец, что в жизни есть кое-что другое, лучшее, хотя мне пришлось дорого заплатить за науку. Вальтенберг же никогда этому не научится.

У Эрны задрожали губы, она уже давно знала это, но что толку было понимать? И для нее было уже слишком поздно.

— Вы говорите о моем женихе, — сказала она серьезно, — и говорите с его невестой. Прошу вас, ни слова больше.

— Вы правы, но это мое прощание, и вы должны извинить меня. Эрна молча наклонила голову и хотела повернуть лошадь назад, но на опушке леса показался Вальтенберг, приближавшийся крупной рысью. Он холодно обменялся с Эльмгорстом вежливым поклоном, а затем, после нескольких слов о погоде и о приезде Нордгейма, тоже заметил, что дорога не свободна.

— Рабочие непростительно долго копаются, — сказал Вольфганг, который был рад найти предлог избавиться от разговора. — Я пойду, потороплю их, через несколько минут вы сможете проехать.

Он быстро сбежал с откоса к месту, где производился взрыв, но, очевидно, там что-то не ладилось, потому что инженер, руководивший работой, подошел к начальнику с объяснением. Эльмгорст нетерпеливо пожал плечами и вошел в середину кучки рабочих, вероятно, чтобы осмотреть приготовления.

Тем временем Вальтенберг стоял на спуске рядом со своей невестой. Эрна спросила:

— Ты говорил с Гронау?

— Да, я высказал свое удивление по поводу того, что нахожу его здесь. Он не явился ко мне в Гейльборн по приезде и вообще не дал знать о своем возвращении. Вместо ответа он просил позволения поговорить со мной сегодня вечером: ему нужно сообщить мне что-то, по его словам, очень важное, касающееся и меня до известной степени. Интересно знать, что он скажет: вообще он не охотник до таинственности. Однако посмотри, Эрна, какие грозные, темные тучи собираются над Волькенштейном! Пожалуй, нас застигнет непогода во время прогулки.

— Едва ли сегодня будет что-нибудь, — возразила Эрна, мельком взглядывая на окутанную тучами гору. — Завтра или послезавтра — может быть. Период бурь, кажется, наступит в нынешнем году раньше обычного, последняя ночь дала нам первый образчик.

— Может быть, ваша фея Альп действительно обладает волшебными чарами, — сказал Эрнст как бы шутливо. — Эта вершина, почти никогда не сбрасывающая свое туманное одеяние, положительно околдовала меня: какая-то таинственная, неотразимая сила так и тянет приподнять покрывало гордой царицы и сорвать с ее уст поцелуй, в котором она отказывала всем до сих пор. Если попробовать взобраться с той стороны…

— Эрнст, ты обещал мне раз навсегда отказаться от безрассудной затеи, — перебила его Эрна.

— Успокойся, я сдержу слово, ведь я обещал тебе это тогда, когда мы ходили смотреть на костры в Иванову ночь.

— В Иванову ночь, — тихо и мечтательно повторила Эрна.

— Ты еще помнишь ту ночь, когда я сдался на твою просьбу? Я тогда твердо решил, что взберусь на Волькенштейн, и взобрался бы, во что бы то ни стало, но твои умоляющие глаза, твое восклицание «Мне страшно!» сломили мое упрямство. Неужели ты действительно боялась бы за меня, если бы я не послушался?

— Эрнст, что за вопрос?

— Тогда это еще не составляло твоей обязанности: я еще не был твоим женихом. — В голосе Вальтенберга опять послышалась прежняя мучительная подозрительность. — Вероятно, ты точно так же боялась бы за Зеппа или за Гронау, если бы они отважились на такое дело. Я же говорю о том всепоглощающем страхе, который люди испытывают только за любимого человека, который заставил бы меня, например, слепо, очертя голову броситься в опасность, если бы ей подверглась ты. Впрочем, тебе, конечно, не известно это ощущение.

— К чему воображать разные ужасы? Ты дал мне слово, следовательно, у меня нет причин бояться, а рассуждать о разных «если»…

Оглушительный грохот прервал речь Эрны. Под горой взлетели на воздух земля и камни: громадная скала раскололась на три части и обрушилась с глухим стуком, но тотчас вслед затем началась испуганная суета: рабочие опрометью бросились с моста к месту, где только что стоял главный инженер со своими подчиненными. Нельзя было различить, что именно случилось, видна была только густая толпа людей, из которой доносились растерянные, испуганные возгласы.

Но среди этого шума раздался крик, который могут вырвать из груди только отчаяние и смертельный страх, и когда Эрнст обернулся, то увидел, что его невеста, бледная, как мел, остановившимися глазами смотрит на то место, где случилось несчастье.