Фея с Воробьевых гор

Когда Наденька подбежала, Никита ее с дедом познакомил. И видно было, как он гордится им.

Дед-Герой начал новую мелодию. Откуда он знал ее? Может, Наденька подсказала-напела? Но он вдруг растянул баян, бросил пальцы на кнопочки, отзвучал проигрыш — и Надежда запела:

“От чистого истока,
В прекрасное далеко,
В прекрасное далеко,
Я начинаю путь...”

Слушатели, столпившиеся вокруг, радостно подхватывали припев. Сегодня никто почему-то никуда не торопился, будто и дел ни у кого не было. Так Фея захотела.

“В прекрасное далеко
Я начинаю путь!..”

— пела девочка, волосы — золотым нимбом, глаза сияют, шейку вытянула!..

Никита глаз от Наденьки не отводил. Кажется, даже дышать перестал. И все совестью мучился: как он мог ее, — такую добрую, такую прекрасную! — кулаками молотить, ногой пинать, пытаться за волосы хватать?.. Правда, она тоже его лупила, а головой стукнула так, что кровь из носа — ручьем! Еле унял!.. Но ведь это совсем другое дело: она за жизнь собачонки боролась, а он...

“Прекрасное далеко
Не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко,
Жестоко не будь!..”

— пела Наденька.

***

— Милая, дорогая! — крикнула я, обернувшись к прекрасной девушке-Фее, которая была теперь в ситцевом цветастом сарафанчике. — Отправимся в город! Так хочется быть вместе со всеми!

И в один миг — я глазом моргнуть не успела! — мы очутились на углу Тверской и Васильевской как раз в тот момент, когда от площади Белорусского вокзала начинали свой торжественный марш духовые оркестры столицы.

Это было зрелище, скажу я вам!

Открывали парад военные музыканты — сверкали медью и серебром трубы, блестели погоны, в ритм шага покачивались на мундирах медали и ордена.

Статный седой тамбур-мажор шагал впереди и движениям его жезла, который высоко вздымался в его руке, подчинялись все оркестранты, и слажено и чуть печально звучал величавый марш “Прощание славянки”...

Зрители плотными рядами стояли на тротуарах. Детей выставляли вперед. А некоторых ребятишек отцы сажали на плечи, и уж им-то с такой высоты хорошо были видны и сверкающие трубы, и громыхающие барабаны, и звенящие литавры.

А над городом собирались тяжелые черные тучи. Этого пока никто не замечал. Все взоры были устремлены на музыкантов.

Обеспокоились погодой только оператор, приникший к кинокамере, и режиссер, Наденькина мама, рядом с ним. Стоя на грузовике, высоко над толпами зрителей, над оркестрами, проходившими по улице, они вели киносъемку, то и дело озабоченно поглядывая на горизонт.

А грозные тучи, свиваясь и распрямляясь, летели по небу, приближаясь с неправдоподобной скоростью. В их очертаниях чудился то оскал страшного хохочущего рта, то огнедышащая пасть дракона, то угрожающий глаз какого-то огромного существа...

— Смотри-ка! — взволновалась я.

— Вижу! — откликнулась Фея. — Это все моя сестрица! Я ведь говорила тебе, что добро и общая радость всегда кого-то раздражают!

Она торопливо вынула из сумочки Лазуритовую палочку и, угрожая, крикнула черным тучам:

-Нет, шалишь! — и, высоко подняв Волшебную палочку, вся напряглась.

Видно, трудно Фее приходилось. Ой, как трудно! Она вытянулась, истончилась, от какого-то внутреннего усилия стала почти прозрачной.

Я сквозь нее четко увидела витрину магазина с куклами, игрушечной железной дорогой с бегущим паровозиком и вагончиками...

Потом на какой-то миг там, где она только что стояла, осталось дрожащее розоватое марево, слабый кружащийся туманчик — и все! — Фея исчезла!

Некоторое время ее присутствие здесь обозначала только Лазуритовая палочка, висящая в воздухе, направленная острием к надвигающимся тучам. Потом и ее не стало.

Миг, другой — и грозные тяжелые тучи бесследно начали растворятся, вот уже их будто и не бывало... В голубом небе опять засияло солнце!..

Сначала я услышала тихий смех рядом, а потом увидела, как возле меня снова материализовалась из вертящегося туманчика уже не юная девушка в цветастом сарафанчике, а веселая, хоть и утомленная розовая старушка.

Она устало опустила руку, в которой была крепко зажата Волшебная палочка, и, довольная своим подвигом, спросила:

— Ну, как?

— Замечательно! — восторженно отозвалась я.

А все, кто был рядом, так этой битвы и не заметили! Какое счастье! А то они могли бы очень перепугаться: чудеса ведь не только радуют людей, но и пугают, поэтому они так упрямо стараются не замечать чудес, которые сплошь и рядом происходят вокруг.

Только оператор оторвался от окуляра кинокамеры:

— Смотри-ка — небо очистилось! — сказал режиссеру.

— Это Лужков авиацию задействовал! — отозвалась Наденькина мама.

И снова приник к окуляру оператор. А Наденькина мама опять нетерпеливо теребила его, увидев что-нибудь очень интересное: она очень волновалась, успеет ли оператор это запечатлеть на пленке.

Например, как, раздувая щеки, старательно дует в свою тубу румяный толстяк-музыкант. Шикарный кадр получится!