Что не менее важно, резко возросли не только объемы, но и скорость подачи и восприятия информации. Требуемая скорость ее осмысления, понимания достигла такого уровня, когда презентации смыслов не требуется оставлять следы такой презентации (snapchat). Современные коммуникативные и социально-культурные практики, включая искусство, не предметны и не беспредметны, оно гиперреалистичны. Они не отображают, не обозначают реальность, не отсылают к ней, а непосредственно предъявляют новую. Означающие (знаки, тексты, образы) не нуждаются в означаемых, они не нарративны, а перформативны. От зрителя, слушателя, читателя требуется не «длинные мысли», рассуждения и обоснования понимания, а реакции – оценки и действия. Причем – реагирования репродуцирующего. Такой опыт сродни таким практикам, как разгадывание сканвордов, решение судоку, тесты ЕГЭ.
Пресловутое клиповое (мозаичное) сознание на глазах превращается в геймерское – от человека не требуется рассуждение. Реакция на ситуацию, понимание ситуации сводится к активации «правильных опций». Человек сам становится опцией активации четко определенных сценариев, сводимых, в конце концов, к трем: «лайкать, банить и покупать». При этом эмоциональное переживание связано не столько с занимаемой позицией, сколько является непосредственной, желательно быстрой (автоматической) реакцией на ситуацию. Фактически это проявление «новой животности», о которой предупреждали в свое время франкфуртские философы [Хоркхаймер, Адорно 1997], и которую в наши дни констатирует Дж. Агамбен [Агамбен 2012]. Личностный опыт сводится к активации опций, воспроизводящих разработанные другими алгоритмы переживаний. И это, действительно, новая животность реакций на стимулы окружающего.
Немаловажно и то, что массовое общество в сочетании с интенсификацией коммуникации имеет следствием глубокую вовлеченность практически всего населения Земли в происходящее на планете – если не непосредственно, то через медиа. Войны, революции, перекраивание границ, катастрофы, массовые убийства, этнические чистки затронули миллионы людей. Такая массовая вовлеченность ведет к «историзации» массового сознания, к тому, что история становится значимой частью личного опыта миллионов, оседает в их памяти [Winter 2008]. Фотография, кино, медиа – особенно телевидение и Интернет визуализируют происходящее в разных концах мира, позволяя чувствовать себя виртуальным участником. А массовое образование, социально-культурные практики, новые «мнемонические технологии» – от праздников до компьютерных игр – закрепляют этот опыт.
Как уже отмечалось, в той или иной степпени, как практика повторов, сериальность существовала в культуре всегда [Vertigo 2009]. Однако в наше время сериальность и сеттинг институционализировались как форма презентации артефактов современной культуры. Ранее [Тульчинский 2018c] была показана зависимость такого доминирования сериальности от особенностей позиционирования и продвижения артефактов массовой культуры на современных рынках культурных индустрий. Действительно, обычно сеттинг и сериальность рассматриваются как реализация коммуникативной маркетинговой стратегии выстраивания смысловой картины мира вокруг продукта или услуги. Однако это акцентирует внимание только на одной стороне дела, на роли механизмов производства и продвижения. Между тем, ситуация представляется более глубокой, связанной с антропологическими последствиями современной медиализации в цифровом формате. Сериальность и сеттинг не только нацелены на коммерческие результаты – сами эти результаты и их возможность выражают острую востребованность, антропологическую по своей природе.
Фрагментированное этими «образами реальности» сознание, с трудом поспевающее их ускоренной сменой, оказывается неглубоким и «коротким», не способным на «длинные мысли». Череда образов без нарратива не удерживается в памяти. Такое сознание оказывается беспамятным, значит – не способным не только на выявление причинно-следственных связей, но и на простое прослеживание хроникальной последовательности событий. Прошлое, если возникает, то каждый раз перевоссоздается как новое – под сиюминутное настоящее.
В ответ на эти процессы индивидуально таргетированной информации, объемы и скорость потока этой информации вполне естественно порождают потребность в чисто психологическом плане фильтровать, агрегировать, упорядочить «под себя» этот поток информации, выстроить относительно, но устойчивую смысловую картину мира. Современный человек, фактически, живет в информационном коконе (пузыре), ограничивая свое общение в социальных сетях кругом «друзей». Это только усиливает разобщенность, недоверие, а то и агрессию к другим, которые нередко выходят из онлайн – офлайн.