Фейрум

Актиния распушила щупальца, будто желая обнять её за палец. От неожиданности Липа отдёрнула руку. Кружка опрокинулась на стол, обиженно зазвенев, крутнулась вокруг своей оси и замерла, накрыв светящуюся гостью.

Свет померк.

Остался стук, с которым капли ударялись о стекло. Больше ничего. Темнота.

В детстве Липа боялась грозы, когда от сильных раскатов начинали подрагивать стёкла буфета, когда яблоня за окном гнулась под порывами ветра и водосточные трубы гнали вниз целые реки, а лужи вздувались на асфальте пузырями. В такие минуты мама рассказывала сказку – про котёнка, которому дождь был нипочём, потому что рядом были верные друзья. Липа зарывалась лицом в мамин свитер, и слёзы на щеках высыхали… Если бы она могла вернуть время! Сохранить его – для мамы. Чтобы не пришлось считать месяцы и дни.

Опустившись на край кровати, она беззвучно заплакала. Липа чувствовала себя бесполезной, слабой: она не могла бороться со временем, от неё ничего не зависело. Вздрагивая и глотая слёзы, она будто спешила выплакаться перед тем, как… что? Вит не зайдёт к ней среди ночи, а больше здесь никого не было.

Одиночество – не чувство.

Это звук падающих капель, который хуже самой тишины.

Липа отбросила одеяло и вытянулась на кровати. Спрятала голову под подушку – лишь бы не слышать. Дождь прекратился, а слёзы всё текли. Одно воспоминание тянуло за собой другое, как звенья бесконечной цепи, не желавшей кончаться. Липа понимала, как это выглядит: словно она заранее оплакивает маму, – но, как ни старалась, не могла остановиться, промочив край наволочки и тонкую простыню под щекой.

• •

– Вставай, соня. – Ласковые пальцы коснулись щеки, убирая прядь волос.

Сон рассыпался на отдельные кадры, и Липа протестующе застонала.

– Ну мам, – она зажмурилась крепче и отвернулась от окна, – мне сегодня не в школу. Будь человеком, дай поспать.

Тишина. Неужели сдалась так быстро?

Липа приоткрыла один глаз. Ничего подобного. Мама сидела на краю постели, в руках держала две дымящиеся чашки – белые, с голубыми незабудками на круглых боках. Её волосы были собраны в пучок, от глаз разбегались смешливые морщинки. Сегодня она выглядела бодрой. В последние два года это случалось нечасто.

Липа невольно улыбнулась.

– С корицей? – уточнила строгим тоном.

– Так точно, Ваше Высочество. С корицей и сливками. Одевайся и пойдём гулять.

Липа, уже принявшая вертикальное положение, поперхнулась кофе.

– Там же холод с утра!

Она не помнила, когда они последний раз гуляли с мамой – просто так, вдвоём. Без спешки и какой-либо цели.

– Ну и что? Ты посмотри, какой рассвет, – мама говорила шёпотом, словно делясь секретом, которого больше никто не знал. В этот миг она напоминала девчонку – ровесницу Липы, которой всё нипочём. Просто захотелось гулять.

– Ты серьёзно?

Небо за окном было красивым: персиковая акварель с жемчужной дымкой по краю холста, и брызги тающих звёзд над крышами соседних домов, – но сколько их было, таких рассветов?… И сколько ещё будет.

– Мам?

Она вдруг перестала улыбаться. Взгляд застыл в одной точке. Уголок губ лихорадочно подрагивал. Ногти выстукивали рваный ритм по краю чашки.

– Мама?!

Чашка выскользнула из дрожащих пальцев и полетела на пол, разбрызгивая кипяток на светло-голубое, как небо, одеяло. Осколки разлетелись по полу.

Вдребезги.

Кажется, на один из них Липа наступила, когда бежала к телефону.

• •

До плеча мягко дотронулись.

«Ох, только не это!»

Липа подскочила на кровати. Звуки хлынули, накрыли волной, как если бы на приёмнике выкрутили громкость на максимум. В комнате стоял не Вит. Незнакомец.

Вскрикнув, она замахнулась подушкой – единственным, что было в руках. Удар вышел слабым. Следом полетела пустая рамка из-под фото, схваченная со стола.

– Эй! – Подушку у неё бесцеремонно отобрали. – Драться не обязательно.

– Вы кто такой?

«И зачем помешали мне реветь?»

Испугаться толком не вышло. Капля страха затерялась в океане горечи: слёзы по-прежнему катились, плечи вздрагивали. Липа беспомощно вжалась в угол между стеной и кроватью.

– Игнас.

Она вытерла глаза тыльной стороной руки – злым, быстрым жестом. Комната, тонувшая в дымке, обрела чёткость. Мужчина стоял у окна, заправляя край подушки обратно в наволочку. В глаза бросилась потёртая замшевая куртка и разноцветные шнурки на запястье: сплетение нитей и хитрый узор из узелков. Джинсы подвёрнуты, с ботинок на пол стекала грязь.

Липа вздохнула.

Незнакомец – Игнас, поправила она себя – напоминал то ли хиппи, то ли современного ковбоя. Высокий – макушка почти касалась потолочной балки, – худощавый, светловолосый. Мокрые пряди падали на лоб, капли дождя бежали по лицу, теряясь в недельной щетине. И только глаза, глубоко посаженные, Липа никак не могла разглядеть в тусклом свете.

– Вы к Виту?

Судя по возрасту, ночной гость был его ровесником. Лет тридцати, не больше. Друг? Бывший одноклассник? Сосед с «большой земли»?

– А кто это?

Он вскинул голову. Несколько секунд они оторопело смотрели друг на друга, пока Липа не вымолвила:

– Мой дядя. Вы как попали в дом?