Фехтовальщица

– Вы пьяны, господин де Санд! – скептически заметил де Зенкур. – Никто не позволит вам этого!

– Посмотрим. На днях я постараюсь выбить патент, а приступить к обучению новых тюфяков можно прямо завтра. А, Жанна? – продолжал смущать душу своей бывшей ученицы Даниэль.

– Завтра?

– Да. Начнем с приватных уроков. Я, к сожалению, вынужден многим отказывать, у меня не хватает времени.

В груди у фехтовальщицы что-то требовательно заволновалось, но она не спешила соглашаться.

– Я должна поговорить с мужем, – сказала она.

– Черт возьми, какое образцовое послушание! – не без иронии воскликнул де Зенкур. – В каких местах оно было у вас раньше, господин де Жано?

– А в тех, Альбер, которые вы не нашли, когда катались с господином де Жано по траве, – ответил за девушку де Вернан.

Все снова захохотали, и этот новый приступ веселья был еще дольше, чем предыдущие. Бедная Катрин, казалось, умерла, не смея слезть с колен де Вернана, куда он успел затащить ее под шумок. Все снова начали пить, орать и обниматься. Де Фрюке вытянул плясать Жулиану.

Женька села ближе к де Санду и рассказала о бумаге короля.

– Смело-о, – тоже понял цену его неожиданного предложения Даниэль. – Что же вы решили?

– Пока ничего.

– И правильно! Служить королю, конечно, почетно, но служить своему делу – радостней.

Фехтовальщица растерялась. В словах де Санда был резон, но, как в первом, так и во втором предложении ей могло помешать только одно – замужество. В раздумьях она отвела взгляд в сторону и наткнулась глазами на обнимающуюся пару.

– О, смотрите! Катрин целуется с де Вернаном, – рассмеялась Женька.

– Она пьяна, – сказал Даниэль. – Наше вино слишком крепкое для нее.

Вероятно, вино было крепким не только для Катрин, и когда де Санд сам стал целовать фехтовальщицу в мокрые губы, она не отстранилась и даже закинула руки ему на шею.

– О-о! О-о! – закричали фехтовальщики. – Наконец, маркиз де Шале получит по заслугам!

Подогретое огоньком всеобщей влюбленности, лихое веселье подскочило еще на несколько градусов. Де Жери, сбросив камзол, стал плясать с де Бра, а де Зенкур с рослым де Блюмом. Фехтовальщики хохотали до слез, глядя на невысокого, нарочито серьезного, Альбера, который выписывал какие-то немыслимые коленца вокруг шпилеобразной фигуры де Блюма. Все кричали, стучали ножнами об пол и хлопали в ладоши.

Прохожие, привлеченные шумом в дневное время, думали, что здесь играют свадьбу, тем более, что Женька уже сидела на коленях у де Санда, а окружающие кричали в их честь довольно фривольные здравицы. Поскольку девушек не хватало, де Стокье привел несколько девчонок из «Красного чулка». Пирушку накренило и стало неотвратимо затягивать в воронку развязного чувственного шабаша. Катрин в ужасе таращила глаза, а Жулиана, занятая де Фрюке, делала вид, что ничего не видит.

– Сударыня, ваш муж приехал, – сказал Франкон фехтовальщице.

Генриха заметили не сразу, и некоторое время маркиз, созерцая творившееся вокруг пьяное безумие, молча стоял в дверях.

– О, господин де Шале! – воскликнул де Бонк. – Присоединяйтесь к нам! Присоединяйтесь! Смотрите, какие милашки!

Де Шале молча подошел к де Санду, взял бесчувственное тело своей молодой жены с его колен и все так же молча понес его в экипаж. Катрин и Жулиана, как провинившиеся арабки, тихо засеменили следом.

Фехтовальщики недовольно загудели, но им ничего не оставалось, как только проводить Жанена де Жано прощальными криками.

– Сударыня, держитесь! Мы с вами! Господин де Шале, оставьте нам вашу прекрасную жену! Для вас одного этого слишком много!

– Я еще вернусь, Даниэль! – билась в руках фаворита короля фехтовальщица. – Даниэль, Альбер… Альбер, спасибо вам, спасибо!.. Даниэль, я вернусь, вернусь…

В экипаже Женька упала на скамью и начала рыдать как девочка, которая в одночасье вдруг стала сиротой, а Катрин забилась в уголок и прикрыла ладонями розовое лицо. Жулиана растерянно на них смотрела.

Штрихи к парадному портрету

Было уже семь часов вечера. Солнце склонялось к горизонту и окрашивало город в багровые тона.

Женька думала, что Генрих устроит скандал, но он почти ничего не говорил, дав ей отлежаться и вернуться в ту часть своего существования, где она была за ним замужем, и пока девушка тихо постанывала, лежа на кровати, он сидел неподалеку и читал какую-то книгу.

Через пару часов фехтовальщица, наконец, смогла оторвать голову от подушки и посмотреть в сторону стула, на котором сидел де Шале. Она вздохнула. Если бы он накричал на нее или даже ударил, она бы почувствовала себя легче, но Генрих молчал, занятый чтением, или делал вид, что был занят им.

– Вы будете ужинать, сударыня? – спросил он, едва взглянув на шевельнувшееся под балдахином тело.

Де Шале обратился к супруге на «вы». Этикет сейчас этого не требовал, поэтому Женька сразу поняла, что дело плохо.

– Нет, я хочу пить.

– Вино?

– Воды. Я хочу воды.

Генрих кивнул кому-то, и Цезарь немедленно подал девушке бокал воды с брошенным туда кусочком лимона. Утолив положенную в ее ситуации жажду, Женька встала, подошла к мужу и присела у его ног.

– Генрих…

– Я слушаю вас.

– Ты… ты прости меня.