Фельдъегеря генералиссимуса

— Ну-ну, — смахнул слезинку с ее щеки Александр Васильевич и ущипнул по-отечески, — будет плакать. А с баней этой, — вдруг решительно и строго заявил он, — и с этими девками голыми!..

— Так если б не наши девки, — не дала ему договорить Матрена, — вы бы мимо нас на тот свет прямиком проехали! — И все трое весело захохотали.

— Первый раз в своей жизни я баталию проиграл, — сказал он своему кучеру, садясь в карету. — Полную викторию они надо мной одержали!

Нечего и говорить, что после его отъезда, в баньку эту народ валом повалил. Ведь в ней сам Суворов побывал — две недели его там девки ублажали!

— Вот какой народец у нас. Вечно несусветное и непотребное выдумает: Суворов две недели с девками без перерыва в баньке ублажался! Тьфу. Впрочем, — усмехнулся Павел Петрович, — Александр Васильевич тот петушок еще был. Может, и потоптал он там кого напоследок, когда его Матрена отварами своими, снадобьями да шептаниями вылечила.

Я посмотрел в его наглую поросячью харю (других крепких слов, да простит меня читатель, я не могу употребить, а следовало бы!) — и мне неистребимо захотелось выпить (прав оказался Михеич, что непременно запью).

— Слушай, ты, — сказал привидению грубо, — кончай свой базар.

— Что, — догадливо улыбнулся Чичиков, — выпить хотите? Так пейте. Я не препятствую. С дороги как не выпить?! Извините, не могу составить вам компанию. — Он встал из-за стола. — Не прощаюсь. Завтра продолжим наш роман. — И он растворился в воздухе!

Глава вторая

— Васька Бутурлин вам случайно не родственник? — с такими словами вошел на следующее утро ко мне в кабинет, вернее — соткался из моего сигаретного дыма Павел Петрович.

— Нет! А что? — хмуро ответил я. Действительно, этой ночью позволил, так сказать, себе лишнего.

— Да уж больно его похмельная рожа на вашу похожа! — расхохоталось привидение. — Впрочем, — тут же заговорило торопливо, — все мы с похмелья на одно лицо. А вы, вижу, крепко «осмыслили» то, что я вам вчера надиктовал. Одни пили или с Михеичем?

— А вам какое дело… с кем я пил?

— Собственно говоря, никакого дела мне до этого нет. Просто любопытно, с кем вы время тут без меня проводите? Из наших никто к вам не заходил?

– Из ваших — нет, не заходил!

— Значит, — не сразу заговорил Павел Петрович (по кабинету прошелся, под стол даже заглянул), — кто-то все-таки этой ночью вас навестил. И что же обо мне вам они рассказали? Хотя, — взмахнул он капризно своей рукой, — что они про меня могут рассказать? Пустое! — И спросил: — Так продолжим наш роман или нет?

— Продолжим! — ответил я.

— Так записывайте, голубчик, эпиграф к этой главе! — весело прокричал Павел Петрович. — Записывайте скорей.

— Какой эпиграф?

— А вот этот наш разговор и запишите в качестве эпиграфа! И не забудьте мое авторство указать.

«На-ка… выкуси, — подумал я, — Еще чего, ставить эпиграфом твою птичью фамилию! Чирикай дальше, а я, конечно, запишу твое чириканье, а уж потом сам решу, где правду ты говоришь, а где, сами понимаете, что!»

Ты пишешь мне, что государь не одобрит моего «Моцарта и Сальери»! Что ж, пусть так. Но с чего ты взял, что под Моцартом у меня выведен Суворов, а под человеком в черном — покойный император Павел Петрович? Вздор! Ведь император Суворову не Regquem[10], а смерть заказал.

А. С. Пушкин — бар. А. А. Дельвигу, 31 июля 1827 г., из Михайловского

Моцарт.

Мне день и ночь покоя не дает

Мой черный человек. За мною всюду

Как тень он гонится. Вот и теперь

Мне кажется, он с нами сам-третий

Сидит.

А. С. Пушкин, Моцарт и Сальери

Будто нарочно, когда Суворов в ту ночь достиг Петербурга, лил дождь — нудный, надсадный! И покатилась его карета по темным и пустынным петербуржским улицам.

На душе у нашего генералиссимуса кошки, как говорится, скребли.

— Конечно, — воскликнул Павел Петрович, — заскребут кошки на душе. Императорский гнев он уже на себя навлек своим дежурным, не по Уставу, генералом. А уж своей задержкой в дороге, тем более! Ведь задержался он, как понеслась впереди него молва, из-за девок в придорожной баньке — сладких, слаще триумфа, который государь ему обещал устроить. Проще говоря, предпочел он девок срамных императорскому триумфу! Так ему государь и скажет: «Как же вы, ангел мой, осмелились их предпочесть? Дайте ответ!»

Вот бревно поперек мостовой и оказалось!

Триумфальную арку, что государь приказал в честь его побед возвести, спешно в ту ночь разбирали.

Карета остановилась, и кучер стал с мастеровыми ругаться, чтоб они это бревно с дороги убрали.