Фельдъегеря генералиссимуса

Разумеется, они его убрали, но лишь после того, как им рупь серебром на водку сам Александр Васильевич дал. Ведь это бревно они специально для этого выкатили.

Сей дорожный анекдот с бревном слегка развеселил нашего генералиссимуса — и он потом не преминул рассказать его государю.

Государь анекдот оценил по достоинству.

— Так, значит, рупь всего серебром они за триумфальное это бревно с вас взяли? — расхохотался государь император превесело. — А с вас, Александр Васильевич, — вдруг продолжил он сурово, — я и того меньше возьму!

— Это бревно и поперек моей жизнь легло, — грустно сказал Павел Петрович — и даже всплакнул. И погрузился в долгое молчание.

— А что государь с него взял? — вывел я его из этого молчания.

— Жизнь, — буднично ответил он мне. — Что же еще государь со всех нас может взять? Жизнь нашу! Денег своих у него, императора, и без наших довольно. — И так печально посмотрел на меня, что — нет, не жалко мне стало его (жалеть это лукавое привидение, как говорится, себе дороже) — насторожился я, любезные мои читатели, подумал, что непременно мне сейчас он такое соврет, такое… что я, как последний дурак, и поверю ему.

— Что насупились? — хитро улыбнулся Павел Петрович. — Думаете, обмануть вас хочу? Разумеется, хочу! И, разумеется, обману. Вы даже не заметите. А почему? Да потому, что вы хотите, чтобы вас обманул. Как там у Пушкина?

                                         Ах, обмануть меня не трудно!..
                                                   Я сам обманываться рад!

— И все-таки продолжим, — сказал Павел Петрович. — А там… хотите — верьте, хотите — нет.

Карета тронулась и через полчаса остановилась возле дома господина Хвостова.

Здесь его ждали.

Сам хозяин встретил его в сенях, провел в гостиную и усадил в кресло возле жарко пылающего камина.

— Что, братец, — спросил Хвостова Суворов, — государь не справлялся обо мне?

— Нет, — ответил Хвостов, — не справлялся.

— А что о моих дорожных приключениях в столице врут?

— Да то и врут, Александр Васильевич, что и слушать совестно!

— И все же, — засмеялся Александр Васильевич, — расскажи. Я люблю на ночь, перед сном, сказки слушать!

И рассказал ему господин Хвостов, что про него в Петербурге сплетничают.

— Ах, подлец! — крикнул Суворов. — На дуэль я его, подлеца, вызову.

— Кто подлец? Кого, Александр Васильевич, на дуэль вы хотите вызвать?

— Потом скажу, а сейчас спать. Устал я, братец, с дороги. Спать! — И Александр Васильевич встал из кресла. — Спать! Спать! Спать! — Но спать ему в эту ночь не пришлось.

— К Вам курьер от государя! — вошел в гостиную ливрейный слуга.

И тут же появился в гостиной князь Долгорукий.

— Господин генералиссимус, — сказал он с ледяной учтивостью в голосе, — государь император Павел Петрович велел мне вам на словах передать, чтобы вы не смели к нему на глаза являться! — И каблучками своими щелкнул, небрежно голову набок склонил — и вышел вон.

Суворов было вдогонку бросился за ним, но остановился в дверях.

— Не угнаться, — сказал он Хвостову. — Да, не угнаться мне за царским гневом. Стар стал. — И пошел в отведенную для него комнату.

И только он голову свою на подушку положил, как в дверь к нему постучали.

— Здесь бы надо в наш роман романтизму подпустить и таинственности в духе старинных романов, — заговорщицки подмигнул мне Павел Петрович и заговорил шепотом: — Дикий ветер завывал за окном, черный дождь барабанил в стекла, косматые тени метались по углам. Вдруг пламя свечи погасло — и в дверь тихо, но требовательно постучали. В жуткий мрак и тишину погрузилась душа его. Человек в черном плаще, пряча свое лицо под капюшоном, бесшумно вошел к нему в комнату!.. Только ведь нынешнему читателю романтизма нашего не надо, — тяжело и горько вздохнул Чичиков. — Не поверит. А так на самом деле и было. Человек в черном плаще вошел к нему в комнату, приблизился к его кровати.

— Не вели казнить, — сказал он Александру Васильевичу и взял его за руку, — вели слово молвить! — И сбросил с головы капюшон.

— Государь! — только и смог сказать Суворов.

Да, это был государь собственной персоной.

На простой карете, обтянутой черным бархатом, он глухой ночью подкатил к дому Хвостова. Черной тенью проскользнул в дом.

Швейцар, разумеется, не узнал его, да и не поверил бы, если бы государь сказал ему, кто он такой. Но столь внушителен был его вид в этом плаще, столь таинственен, что слуга без лишних слов проводил императора в комнату к генералиссимусу — и, нет, не остался под дверью подслушивать. Избави Бог! Сей малый знал, чем обычно такие ночные визиты оборачиваются для них, простых смертных.

Смертью!

И он поспешил к себе в швейцарскую. А государь продолжил свои речи: