Фельдъегеря генералиссимуса

— Опять двадцать пять, что и у вашего писателя. Обыграть его в карты Александр Сергеевич меня попросил. Неужели вы и Пушкина в английские злодеи записали?

Глава восьмая

Есть в сумерках блаженная свобода

от явных чисел века, года, дня.

Когда? — неважно. Вот открытость входа

в глубокий парк, в далекий мельк огня.

Ни в сырости, насытившей соцветья,

ни в деревах, исполненных любви,

нет доказательств этого столетья, –

бери себе другое — и живи.

Белла Ахмадулина

А в ненастные дни

Собирались они

Часто;

Гнули — Бог их прости! –

От пятидесяти

На сто,

И выигрывали,

И отписывали

Мелом.

Так, в ненастные дни,

Занимались они

Делом.

А. С. Пушкин

Легко умирать за «девчонок» или «тайное общество», за «камер-юнкера» лечь тяжелее.

Юрий Тынянов, Смерть Вазир-Мухтара

Совершенно секретно!

Основную угрозу для нас представляет не военный гений Суворова, а инженерный, научный гений князя Ростова!

Пример тому его воздушные шары.

Меня подняли на смех, когда я предоставил их конструкцию в Адмиралтейство. «Это невозможно сделать и невообразимо — они не могут так летать!» — заявили мне там. Какое безумное невежество.

Я принял меры, чтобы сии шары не были поставлены в армию Суворова, но «случай» был против нас. Пришлось пожертвовать им, чтобы взять драгуна в оборот!

— Под эпиграфом не ставьте ничего, — сказал мне Павел Петрович. — Читатель сам поймет, что это перевод с английского некого письма весьма значительного лица к еще более значительному лицу.

* * *

Нечего и говорить, что эту ночь я спал отвратительно. И когда мы ранним утром сели с Павлом Петровичем в просторную коляску, когда Михеич натянул вожжи и, лениво взмахнув кнутом, крикнул: «Эх, болезные!» — и три клячи неспешно побежали по проселочной дороге, такой вдруг сон на меня напал, что через пять минут я уже спал. Но это был не тот сон, когда спишь, как говорится, без задних ног, а сон, когда не понимаешь — то ли сон это, то ли явь?

А Павел Петрович или не заметил, что я сплю, или специально, — полагая, что мне, спящему, в самый раз впарить свою «историю» о Пушкине, заговорил! И заговорил так сладко, так певуче и проникновенно, что я, пожалуй, даже если бы и не хотел спать, непременно заснул. Так что, любезные мои читатели, берите поправку, как говорят артиллеристы, на это.

— Вы, верно, ждете от меня рассказа о Пушкине? — начал он. — Так извольте. Вот вам мой рассказ о нем! Вы не поверите мне конечно, но именно в этот день, 27 мая 1804 года, он попросил меня обыграть драгунского ротмистра Маркова в карты!

Действительно, поехали мы в имение графа Балконского 27 мая сего года, но Павел Петрович и тут соврал. 27 мая, может, и попросил его Пушкин обыграть драгуна в карты. Но 27 мая по старому стилю, т. е. в пересчете на новый стиль, если не ошибаюсь, четырнадцатого мая или тринадцатого. И об этом я ему тотчас сказал.

— Ах, — всплеснул руками Чичиков, — вы все-таки не спите. Притворяетесь только.

— И что? — спросил я его. — Да, не сплю. Просто закрыл глаза.

— Вот и я решил проверить, спите вы или нет. Конечно же, это произошло не двадцать седьмого мая по старому стилю, а как раз в тот день, когда по вашему стилю двадцать седьмое мая! Впрочем, что-то одно… вы или слушаете меня, или ловите, будто шулера, на каких-то датах, или спите!

— Я вас слушаю.

— Тогда продолжаю.

— Отойдите «от явных чисел века, года, дня»! — процитировал он строчку из эпиграфа к этой главе и добавил: — Отойдите! Вам же самому легче будет поверить в то, что я вам сейчас расскажу. Итак. Александр Сергеевич объявился в нашем уезде в середине той зимы, сразу же после «воскрешения» Суворова. Кто он и откуда, никто не знал. Сам же о себе он таинственно молчал, но иногда ставил нас в тупик. Вдруг что-нибудь предскажет невообразимое. Его на смех подымут. А на следующий день — и сбудется! Я уже не помню, что именно сбывалось.

— Он вам и то, что вы драгуна Маркова обыграете, предсказал?