Фельдмаршал

Понтус, в свою очередь, поинтересовался у адмирала, как у него в семье, как его супруга Шарлотта де Лаваль. О ней адмирал упомянул как-то ещё в осаждённом Сен-Кантене. И упомянул так, что Понтус понял, что адмирал любит её.

– Она умерла пять лет назад, – лаконично ответил адмирал так, что стало ясно: эта рана у него уже зарубцевалась.

Понтус извинился, сообразив, что сплоховал, надо было как-то по-иному поставить вопрос.

Колиньи, заметив его смущение, пришёл ему на помощь.

– Год назад я женился… И знаешь на ком? – спросил он его. – На Жаклин де Отремон, из Савойи!..

Глаза у него заискрились смешинками.

– Но савойский герцог Эммануэль Филибер, наш с тобой противник по Сен-Кантену, – пошутил он, – запретил своим подданным заключать браки с иностранцами без его разрешения!

Он снова усмехнулся.

– А Жаклин взяла и уступила герцогу свои земли! И тот согласился на её брак со мной! Хм!.. И она отправилась ко мне в Ла-Рошель, в самое логово еретиков! Так о нас говорили её семейные… Хм-хм!..

«Да, с милым рай и в шалаше!» – пронеслось у Понтуса в голове, с затаённой завистью вот к этому старику.

Но его зависть тут же сменилась сочувствием, когда адмирал, так же сдержанно, ровным голосом, сообщил ему, что за месяц до его свадьбы с Жаклин умер его старший брат Оде, кардинал де Шатийон. Тот жил в Англии во время гонений на гугенотов, гугенотских войн. Королева Елизавета предоставила ему убежище, поддерживала гугенотов деньгами, поставляла оружие.

– Когда мы подписали с королевским двором Сен-Жерменский мир, мой брат собрался домой, на родину. Но в пути он заболел и умер, странно, подозрительно… Было расследование, вскрытие показало, что его отравили. Оказалось, что это сделал его же слуга, католик… Того поймали, казнили…

Сообщил адмирал ещё и о смерти, два года назад от горячки, своего младшего брата де Андело.

И Понтус вспомнил, как де Андело спас его и Антуана, вывел из окружённого Сен-Кантена. И он был благодарен ему, и у него остались самые тёплые чувства о нём.

И вот теперь он, адмирал, остался один из графов Шатийонов: все его братья ушли в иной мир, рано, слишком рано, заплатив так за взлёт их семейства.

На прощание Колиньи высказал ему своё мнение, что в будущем всё будут решать политики.

– Не принцы и не герцоги! Нет! – презрительно отозвался он о тех. – Не маршалы и не адмиралы тоже! – постарался он быть объективным по отношению к таким, как он сам. – Не кардиналы и епископы! Время церковников тоже прошло! Их поставят на место!.. Придёт время мелкоты!

– Как де Лопиталь[141]? Или как Жан Монлюк?! – удивлённо спросил Понтус. – Они же сейчас на побегушках у королей и герцогов!..

Адмирал только развёл руками.

* * *

После встречи с адмиралом, охваченный мыслями обо всём услышанном, Понтус расстался с Бьёлке, сказав ему, что хочет погулять один по Парижу. Да, дела отнимали много времени, но он всё же решил заглянуть в те уголки клоачного Парижа, куда пришлось ему окунуться в юности. Зашёл он и посидел за стаканчиком вина в памятном для них с Антуаном кабачке. Вспомнил Мелину, первую в его жизни женщину.

– Ах, Мелина, Мелина! Где ты сейчас!..

Появился и светлый образ, неземной!.. Мария Стюарт!..

Так переживая прошлое, он гулял по Парижу в первый день приезда, ещё не зная, что это пребывание здесь будет коротким для них, послов.

Дело было в том, что ни короля Карла IX, ни его матери – королевы Екатерины Медичи – в Париже не оказалось. Об этом знал почти весь Париж. Двор в это время находился в Блуа. Королевское семейство отдыхало там, на природе, в сотне милях на юг от Парижа. В местах отдыха, облюбованных ещё при Капетингах.

И им, послам, пришлось ехать туда.

Город Блуа, когда они подъезжали к нему, открылся сразу весь, панорамой: расположенный амфитеатром на довольно крутом склоне правого берега Луары… А вон и старинный королевский замок, с готической башней, почерневшей от времени, и с флигелем; другая башня, с наружной винтовой лестницей, тоже с флигелем, замыкала ансамбль дворца, треугольного в плане… С левой стороны к замку вели узкие мощёные улицы города, с правой же стороны – к собору, окружённому садом с террасами. Из замка и собора открывался красивый вид на пойменные берега Луары.

В королевском замке в это время царило праздничное оживление. Карл IX, Екатерина Медичи, её дочь Маргарита, принц Генрих Наваррский, его мать – королева Жанна де Альбре – вся королевская власть. Шло большое приготовление двух браков. Вначале должен был состояться брак гугенота Генриха Наваррского, из дома Бурбонов, с католичкой Маргаритой Валуа. Другим браком связывала Екатерина Медичи своего сына, короля Карла, с Елизаветой Австрийской, восемнадцатилетней дочерью императора Максимилиана II.

Был конец апреля 1572 года. Минуло уже более шести месяцев, как послы оставили Швецию. И вот они здесь, в Блуа…

«Что значат эти браки, эти союзы?» – пытался угадать Понтус то, что кроется за всем этим, какие плетутся здесь интриги.