Фельдмаршал должен умереть

Гельке было уже основательно под сорок, и, судя по всему, он явно засиделся в лейтенантах, пусть даже войск СС. Лицо его казалось не просто худощавым, а болезненно истощенным и по-крестьянски морщинистым. Причем каждая морщинка на нем напоминала небрежно, напропалую проложенную борозду, под складками которой медленно и неотвратимо прорастала озимая старость.

– Итого их было пятеро, – произнес Гельке, оставаясь верным своей флегматичности.

– В арифметике мы тоже кое-что смыслим.

– Непосредственно нападали трое.

– Чтобы убить меня, вполне хватило бы и одного.

– Но их было трое, – настоял на своем Гельке. Как всякий знающий себе цену специалист, он терпеть не мог, когда в его присутствии кто-то начинал легкомысленно относиться к деталям. Они-то как раз стоили дороже всего.– Двое других оставались по ту сторону ограждения.

– В этом вопросе вы нас уже просветили, – раздраженно напомнил Шмидт.

– Они были обуты в ботинки германских парашютистов, действующих в Италии, и вообще на Южном фронте.

– Ага, понятно, значит, их подослал Муссолини? – уже откровенно издевался над экспертом-следопытом оберштурмфюрер. – Специально для того, чтобы расстрелять меня?

– Я ведь сказал: германских парашютистов.

– И что из этого следует? Ботинки у них могут быть даже греческими. И потом, насколько мне известно, шеф гестапо Мюллер парашютистами не командует, да к тому же действующими на Южном фронте.

– Ими командует генерал-полковник Штудент. И мне не совсем понятно, почему в этой связи упомянут Генрих Мюллер. – Они стояли по разные стороны проволочного ограждения и настроены были столь саркастически-воинственно, что, казалось, вот-вот бросятся на колючую проволоку, дабы убрать эту преграду.

– Потому что я хотел бы знать, кто именно устроил весь этот шмайсер-бордель. В том числе поинтересоваться и у него, Мюллера.

– Для этого я и прибыл сюда, – неожиданно мирно заключил Гельке, уводя разговор от последнего мельника рейха, чтобы внести в этот вопрос полную ясность.

– В такие же ботинки могли быть обуты и прорвавшиеся через границу рейха итальянские партизаны, – неохотно вклинился в их нервный диалог начальник школы Сольнис. – Не забывайте, что мы находимся в Баварии. До Австрии, а следовательно, и до итальянских Альп отсюда не так уж и недалеко, а следы явно ведут в сторону бывшей австрийской границы.

– Или той части Италии, которая все еще контролируется Муссолини, – уточнил Гельке.

– Пять партизан преодолевают две границы, а затем – ограждение унтер-офицерской школы, и все это для того, чтобы бездарно обстрелять комнату случайно оказавшегося здесь офицера? – иронично осклабился князь Курбатов. – Странная у вас тут получается война.

– Наконец-то я слышу здравый голос диверсанта, – благодарно признал его правоту Гельке, пролезая с помощью Сольниса между рядами колючей проволоки. – Уж не знаю, с чего вдруг вы могли быть удостоенными такой чести, господин оберштурмбаннфюрер, но для итальянских партизан подобная операция была бы несложной. Сложным был бы сам рейд из Италии в Баварию. Поэтому не верю, чтобы, добравшись сюда, они могли настолько легкомысленно отнестись к самому нападению и настолько поспешно, не выполнив задания, отойти. Так же настойчиво вели бы себя и английские диверсанты. Иное дело, что они вообще действовали бы деликатнее и эффективнее.

Шмидт презрительно оглядел непрезентабельную фигуру Гельке, яростно закусив нижнюю губу, пожевал ее почерневшими прокуренными зубами, так что чуть было не доставал ими до подбородка, и, ничего не сказав, молча ушел в сторону штаба.

– Странная история, – отрешенно покачал головой Сольнис. – Как думаете, господин оберст?

– Пока что я знаю только одно – что на вашу карьеру, гауптман, она никоим образом не повлияет, – очень точно уловил подтекст его страха Курбатов.

21

– И как прикажете воспринимать ваше присутствие в унтер-офицерской школе? – с едва уловимой язвительностью поинтересовался фон Шмидт. – Рассчитывать на то, что вы гарантируете мою неприкосновенность? Или я что-то не так понял из всего, что здесь происходит?

– До сих пор мое присутствие где бы то ни было свидетельствовало, что никто никакой гарантии неприкосновенности иметь там уже не вправе, – спокойно объяснил полковник Курбатов.

– У диверсантов – и шутки диверсионные. Но как бы мы сейчас с вами ни мудрили, эта школа, в которой меня пытались упрятать, как в сумасшедшем доме, всего лишь казарменно-окопное дерь-рьмо!

Унтерштурмфюрер Гельке уже отбыл в Берлин, капитан Сольнис не решился вторгаться в их компанию, поэтому Курбатов и Шмидт остались вдвоем. Теперь они сидели за столиком в углу небольшого офицерского бара, в котором в это предвечернее время наслаждалась пивом лишь стайка фельдфебелей, предпочитавших в присутствии полковника и оберштурмбаннфюрера вести себя довольно смирно, не мешая двум высшим офицерам ни молчаливо сосредотачиваться, ни сосредоточенно молчать. Да и общаться – тоже.