Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.

Нет большого секрета в том, что военная среда по природе своей является остроконкурентной. Следовательно, стремительное восхождение генерала, неразрывно связанного с именем такой противоречивой исторической фигуры, каким был император Николай I, неизбежно сопровождалось разногласием сначала в профессиональных, а затем и в политических оценках.

На страницах мемуаров, дневников, писем и воспоминаний современников рисовался не слишком привлекательный образ. При этом попытка ретроспективно разобраться в его заметных контрастах отечественной исторической наукой практически никогда не предпринималась.

Литературная традиция, связанная с громким восхвалением победоносного вождя русских войск, начала складываться в конце 1820-х гг. трудами Е. Б. Фукса, в прошлом адъютанта А. В. Суворова[391]. Ивану Фёдоровичу льстила попытка Фукса сравнить его подвиги на Кавказе с суворовскими[392].

Примерно в те же годы история с отставкой Ермолова положила начало традиции противоположной. Опала Алексея Петровича тяжело переживалась московским дворянством. На страницах записок Д.В. Давыдова, якобы со слов А. С. Грибоедова, Паскевич представал «несносным дураком, одаренным лишь хитростью, свойственной хохлам»[393]. Автор записок разделял это мнение. Его же перу принадлежала полулегендарная фраза, приписанная им отцу Паскевича: «Що генiй, то негенiй, а що везе, то везе»[394]. Примечательно, что гусарский поэт практически ни о ком из героев своих воспоминаний не имел привычки говорить хорошо. Даже о Ермолове, которому, казалось бы, симпатизировал. Обо всех остальных участниках тогдашних событий: А. С. Грибоедове, А. А. Вельяминове, В. Г. Мадатове и И. И. Дибиче – он отзывался с плохо скрываемым презрением.

Ермолов, как впоследствии и К. Ф. Толь, не смог простить обиды до конца жизни. Осенью 1831 г. в Москве в ответ на предложение А.Х. Бенкендорфа вернуться на службу Алексей Петрович ответил: «Государь властен приказать мне это, но никакая сила не заставит меня служить вместе с Паскевичем»[395]. По словам близко его знавшего А.Я. Стороженко, Ермолов «говорил, что и в гробе не забудет он ему зла, которое терпит и, конечно, до гроба терпеть будет». «Он бил меня даже лежачего», – часто повторял Ермолов[396].

Генерал А. Я. Стороженко был умным, тонким и очень проницательным мемуаристом. Прослужив много лет в Варшаве под начальством фельдмаршала, он совершенно справедливо указывал: «Чтобы судить о деле, надобно слышать две противные в нем стороны. Я слушал и Светлейшего, и А. П. Ермолова о столкновениях их в Грузии, и мне кажется, что последний имеет более причин к нареканиям; но в падении его, однако же, виновен не один Светлейший, хотя Ермолов его наиболее обвиняет в том»[397].

В характере Паскевича были черты, отмечавшиеся всеми без исключения современниками, как не симпатизировавшими ему, так и искренне преданными фельдмаршалу; например, его земляком Стороженко. Полководец был упрямым, раздражительным, болезненно подозрительным, исключительно самолюбивым и самоуверенным человеком. Однако мужество и хладнокровие Паскевича под огнем отмечал даже К. Ф. Толь.

В 1813 г. под Дрезденом Стороженко стал личным свидетелем того, как Паскевич под градом пуль отвечал артиллерийскому офицеру, спросившему его: «Прикажете ли здесь стоять до последнего человека или принять несколько в сторону?» «Увидим, – отвечал Паскевич, – что Вы, сударь, так беспокоитесь?»[398]

В то же время Толь отказывался признавать за ним какие-либо военные способности[399], называл его человеком «от природы очень посредственного ума»[400]. Профессор Военной академии Н. Д. Неелов считал, что записки графа Толя «недостойны автора». «Цель их, – утверждал он, – состояла не в том, чтобы представить все события в истинном виде, осветив их духом строгой, но беспристрастной критики, нет, – это было желание унизить Паскевича и показать его неспособность командовать армией»[401]. Так же думал и сенатор К. Н. Лебедев[402].

В конце 1827 г. генерал-адъютант К.Х. Бенкендорф, возвратившийся из Кавказского корпуса, в гостях у управляющего III Отделением М.Я. фон Фока рассказывал Стороженко, что «фельдмаршал имеет весьма много военных достоинств, а особенно в момент битв; но что он характера недоверчивого и подозрительного»[403].

Успех на полях сражений давался непросто. В письме великому князю Михаилу Павловичу Паскевич откровенно описывал трудности войны на Кавказе и то постоянное напряжение, которое он испытывал: «Если когда-нибудь удостоюсь явиться в присутствие Ваше, то узнать меня будет нелегко. Бессонные ночи в течение долгого времени, отсутствие спокойствия, смена беспрерывных путешествий, неприятностей всякого рода… наконец, климат… всё это преобразило меня совершенно, и я устарел прежде времени»[404].