Фельдмаршал в бубенцах

— Нет, нет, не беспокойтесь… — Посетитель, восково-бледный и болезненно потиравший лоб, криво улыбнулся. — Я совсем недавно хворал горячкой, мне еще иногда нездоровится. Мессер Фарино, я куплю эту книгу. И попрошу еще об одной любезности.

— Я к вашим услугам, — с готовностью кивнул продавец, все еще озабоченный блеклым колером покупателя. — Рад вам помочь, мессер…

— Моранте. Дело в том, что у меня есть добрый приятель. Он военный, в Венеции бывает нечасто, но всегда квартирует в Каннареджо. Вы позволите оставить для него письмецо? Это намного надежнее, чем посылать потом слугу по тратториям.

Фарино всплеснул руками: понравившись приличному покупателю, можно было рассчитывать на его рекомендации.

— Позволю ли я? Сударь, я буду просто счастлив. Вы желаете продиктовать мне эпистолу?

— Благодарю, всего лишь подайте мне чернильный прибор и бумагу, — отозвался юноша.

Фарино затаил дыхание, глядя, как слепой покупатель обмеряет пальцами лист, уверенно берется за перо… А тот вдруг поднял голову и вкрадчиво проговорил:

— Меня немного смущает ваше внимание, мессер.

Лавочник осознал, что неприлично таращится на руки покупателя, и отпрянул.

— Простите… — пробормотал он.

Юноша же невозмутимо макнул перо в чернильницу, сосредоточенно набросал на листе несколько строк, помахал им в воздухе и сложил его. Безошибочно протянул руку к горящей на прилавке свече, у которой Фарино недавно читал ему сказку, запечатал воском края письма и подал его лавочнику:

— Вот. — На прилавок легла серебряная монета. — А это за книгу и за вашу доброту.

…Покупатель ушел, а Фарино долго и задумчиво смотрел куда-то в проем двери. Потом взял с прилавка письмо и взглянул на имя адресата. На дешевой бумаге размашисто значилось: «Годелот Мак-Рорк, кирасир». Лавочник попытался припомнить, не слыхал ли этого имени прежде, но на ум ничего не пришло. Он уже потянулся, чтобы спрятать письмо в ящик под прилавком, как дверь вдруг снова распахнулась, и в лавку просочился новый посетитель.

Это был тощий мастеровой в неказистой весте. Фарино мысленно закатил глаза: на книголюба парнишка не походил нисколько. Заостренное к подбородку плутоватое лицо и прозрачно-розовые уши делали его похожим, скорее, на веселую мышь. Мастеровой нахмурил негустые брови и пробасил, подозрительно зыркая на хозяина:

— Слышь, папаша, к тебе туточки франт заходил. Он по делу али как?

Фарино закатил глаза уже совершенно открыто.

— Я тебе не папаша, — назидательно отрезал он, — а посетители мои тебя не касаются. Сам, ежели не по делу, так будь здрав.

Но мастеровой не смутился:

— То есть как это «не касаются»? Этот хлыщ за моей бабой волочится, поганец. Чего он в Каннареджо забыл? Мало ему в Венеции барских лавок? Ты, папаша, мне голову не мыль. Небось, записульку оставил, передать велел, а?

Но Фарино уже потерял терпение и оглушительно рявкнул:

— Да, велел! Только ежели твою мамзель Годелотом зовут и она в полку кирасирском служит — я б этакой невестой не больно бахвалился!

Эта отповедь подействовала. Посетитель вскинул ладони:

— Да не беленись, папаша! Я ж только спросил! Ты чего, молодым не был? Ну ей-богу!

— Катись, сердцеед доморощенный! — величественно прогремел лавочник в ответ, и назойливый повеса без пререканий вышел вон, похоже, порядком успокоенный.

* * *

Пеппо вошел в комнату и бросил шляпу на стол. У обоих висков будто сидело по крохотному злобному дятлу.

Он обхватил ладонями голову, ощущая, как пальцы покалывает, сердце бьется прямо в запястьях, а внутри клокочет и пенится душащая смесь ужаса, восторга и ошеломления.

Оружейник шагнул назад, нащупал на столе кувшин с водой и, не отрываясь, выпил половину, пытаясь остудить огнедышащий клубок в груди. Каким же ничтожным дураком он был все это время… Возможно, и рано принимать все за чистую монету. Ведь это лишь очередная легенда.

Однако Треть полыхала в руке преданным теплом, будто отзываясь на ласку хозяйской ладони, и Пеппо чувствовал: на сей раз он не ошибся. Пусть половина в этой старой сказке — чушь, какой каждый новый рассказчик уснащает свое повествование, дабы затмить предшественника. Но, если счистить плевелы вековых домыслов, под ними таится та самая правда, которую он искал все это сумасшедшее лето и втайне так боялся найти.

Юноша опустился на пол. Вынул из-под камзола купленную книгу, пролистнул наугад несколько страниц. Мать часто рассказывала ему сказки, то и дело повторяя полюбившиеся.

Они были сложены разными народами, некоторые казались совсем причудливыми. Но эту странную историю Рика завела всего однажды… Прошло столько лет, но и сегодня за звучными раскатами голоса мессера Фарино Пеппо невольно слышал говор матери.

«…Богат и славен город Гамельн. На главной площади подпирают небо башни ратуши. Перед ратушей фонтан, украшенный каменной статуей Роланда. Искрятся мелкими брызгами доблестный воин Роланд и его знаменитый меч.