Фельдмаршал в бубенцах

Перейдя забавный горбатый мостик, она посмотрела вверх. Колокольня госпиталя была видна отсюда, хотя и казалась сейчас бесконечно далекой. Паолина остановилась и оперлась спиной об ограду канала. От жажды двоилось в глазах, виски вибрировали вязкой болью, мысли путались, и даже грязно-бурая жижа, плещущаяся о столбы, сейчас выглядела прохладной и притягательной. Девушка медленно двинулась по улице, втягивая воздух пергаментными губами. Господи, в деревне тебе ни в одном доме не откажут в кружке воды… А здесь проще предложить дьяволу душу на обмен.

Слева показалось крыльцо опрятной лавчонки. Паолина остановилась, пытаясь двинуться дальше. Хватит с нее расспросов и унижений. Но ноги против ее воли уже направились к крыльцу. Она взялась за начищенное кольцо двери, еще секунду поколебалась и вошла.

В лавке было тихо, пахло тмином, а за прилавком стояла девица ее лет, сосредоточенно перевязывающая обрывком бечевки пучок сушеного сельдерея. Она подняла голову на звук открывшейся двери и вдруг уронила сельдерей, отступая назад, будто Паолина вскинула мушкет. Но тут же чуть принужденно улыбнулась и неловко проговорила:

— Добро пожаловать в лавку Барбьери, сестра. Чем могу служить?

Послушница запнулась, машинально облизывая сухие губы, а лавочница вдруг нахмурилась:

— Сестра. Вы такая бледная. Вам плохо?

Паолина еще секунду помолчала, а потом негромко произнесла:

— Можно попросить у вас глоток воды? Только… у меня нет денег.

Лавочница всплеснула руками и торопливо устремилась из-за прилавка:

— Господь с вами, сестра! Кто ж за воду деньги берет, еще и в такую безбожную жару! Да сию минуту!

Она сняла крышку с объемистой бочки и подала Паолине доверху полную кружку, которую та почти набожно поднесла к губам. В этот миг счастье казалось самым простым явлением на земле. Отдав пустую кружку лавочнице, она перевела дыхание.

— Спасибо вам, — проговорила Паолина, вдруг смутившись. — Я несколько часов мечусь по городу… Он такой неприветливый.

Лавочница чуть прикусила губу:

— Вы правы, — мягко сказала она, — здесь иногда очень легко попасть в беду. Сестра… а вы что-то ищете? Я хорошо знаю Каннареджо, быть может, я сумею вам помочь.

Паолина неуверенно посмотрела на девушку. Она говорила сегодня с десятками людей. Среди них были вполне почтенные особы, миловидные девицы и с виду порядочные торговцы. Здесь ее тоже не преминут поднять на смех или засыпать дурацкими расспросами.

А девица, ощутив колебания гостьи, вопросительно приподняла брови, и вдруг в Паолине проснулось какое-то новое чувство. Этот вполне невинный жест показался ей насмешливым. Она вдруг заметила, как лавочница хороша собой. Цветущее лицо, кокетливые локоны, словно случайно выпущенные из-под чепца, умело вышитый лиф, тонкая талия.

Паолина тут же осознала, какой нелепой и неуклюжей должна казаться этой яркой красотке в своем уже измятом и запыленном за день глухом хабите. Будто взъерошенная ворона. Не надо больше унижаться. Нужно еще раз поблагодарить и смиренно возвращаться в госпиталь навстречу грядущим невзгодам. Да, но… эта лавочница так приветлива. Она так участливо смотрела на Паолину. И она единственная предложила ей помощь. Глупо упустить еще один возможный шанс из-за детского страха снова нарваться на грубость, а тем более из-за какой-то дурацкой зависти.

— Скажите, — начала прислужница, все еще сомневаясь, правильно ли поступает, — не знакомы ли вы с одним юношей, слепым оружейным мастером по имени Джузеппе?

Она потупилась и не заметила, как светло-карие глаза хозяйки вдруг стали жесткими и колко поблескивающими, как кусочки жженого сахара. Несколько секунд лавочница молчала, словно припоминая. Опустила взгляд, потом задумчиво посмотрела куда-то в угол. И наконец испытующе поглядела на Паолину:

— Нет, сестра. Мне жаль, но я такого не знаю.

* * *

Росанна пристально смотрела на монахиню, которая все так же стояла посреди лавки, будто не решаясь подойти ближе.

В первую секунду, снова увидев в дверях черный силуэт рясы, юная лавочница не завизжала только потому, что подавилась собственным голосом. Неужели все это еще не закончилось? Хотя монашка вовсе не казалась опасной… Она не заводила разговоров, не смотрела в глаза и вообще казалась измученной и печальной. Хотя кто их знает, клириков. Быть может, теперь они решили сыграть на жалости и подослали эту девицу.

А монахиня рвано вздохнула:

— Спасибо… Простите…

И тут Росанна заметила нечто иное, чего не примечала минуту назад. В черных глазах гостьи вдруг полыхнула горечь. Не разочарование, не досада, не злость. Искреннее и неподдельное страдание.