Феликс убил Лару

– Точнее не скажешь! Время изменчиво! – напоследок сказал старик. – Иди уже, принеси какую-нибудь конфетку кисленькую…

– Может, кофе, чай, рюмочку?

– Нет, конфетку, если отыщешь – лимонную сосалку. Раньше их на площади продавали… Лет сто назад…

Но не мелодраматические воспоминания о далеком детстве, родной земле и пьянящем воздухе кшиштофских предместий заставили миллиардера остаться.

Эли еще на первом саммите узнал в русском представителе пчелиной королевы продавца конфет. Больно колоритная внешность. Лысый череп во вмятинах, рытвинах и ухабах. Потом он узнал его фамилию. Чисто русскую, из классической прозы – Протасов. Этот русский может переходить из одного сна в другой, этот знает, что время изменчиво… Личность Протасова явилась причиной, чтобы Эли Вольперт остался в Польше посмотреть, как русский будет влиять на процесс… Параллельно дети Моссада изучали жизнь компаньонов: как косоглазого киргиза, так и персонажа с литературной фамилией.

⁹Судный день.

10.

Она ждала его на маленьком балконе обшарпанного дома в шумном районе Кабула. Она смотрела светло-голубыми глазами куда-то вдаль, в неясное место, будто надеялась, что оттуда явится луч солнца и воплотится в Олега. Ее губы были приоткрыты, словно ей нужно было понемногу выпускать переполняющую ее любовь, чтобы душа не взорвалась ядерным грибом… Под надоевшие завывания муэдзина она по нескольку раз в день перестирывала постельное белье, на котором они спали в ночь перед его отъездом. Ей казалось, что простыни пахнут им, его телом, ее рассольником. Если не перестирывать, она сойдет с ума. Запах есть, а его нет. И вестей нет… Она пила много кофе, сваренного в старинной помятой турке, чтобы бешено стучащее сердце отвлекало от мыслей о нем.

Она почти не ела. У нее закончились деньги, и пришлось продать обручившее их с Сашей колечко.

Она съедала блюдечко кускуса, опять пила горький без сахара кофе, а потом вновь стирала и смотрела то ли за горизонт, то ли в бездну своего сердца. За горизонтом властвовала пустота, а в сердце, над его бездной, кружился смерч отчаяния. Ее губы по-прежнему были слегка приоткрыты, и местному люду казалось, что женщина-шурави счастлива, хоть и живет нищенской жизнью. Если афганцы, нищие по происхождению, считали ее беднячкой – сколь глубоким было ее бедствие в действительности.

Повадился навещать ее один местный богатей, сыпал отборный рис, открывал принесенный слугами казан с пахучим пловом, приносил дорогие ткани, но она глядела сквозь него как сквозь оконное стекло, а когда афганец потянул к ней свои руки, прошипела змеей:

– Пошел на хуй, шурави!

Почти все местные в Кабуле знали эту русскую фразу, ее нелицеприятное значение, но богатей, услышав столь ужасное ругательство, слетевшее с прекрасных губ русской женщины, преисполнился такого возбуждения, что неожиданно задышал тяжело, покраснел от взлетевшего давления, попытался прыгнуть хищником на Ольгу, но ноги его остались на месте, а в мозгу лопнул важный сосуд – и богатый афганец рухнул всем телом вперед, от головы до пят парализованный инсультом и теперь совсем бесполезный всему миру. Его утащил слуга, рассказывающий потом жене хозяина, что во время молитвы случился паралич, на все воля Аллаха, да пребудет с ним мир… И вот ведь анекдот: слуга занял место хозяина на супружеском ложе, усердно трудился на нем, радуя госпожу, и вместе они ждали того счастливого дня, когда Аллах заберет парализованного инсультника к девственницам.

Ольга ходила к командованию, где самые юные адъютанты глядели на нее вначале подозрительно, так как ее советский паспорт оказался просроченным. Но и эти безусые солдатики мгновенно ломались уже от первого ее выдоха, наполненного дьявольским феромоном, вызывающим безумное влечение. Пальцы адъютантов немели, а глаза словно у игрушек пуговицами смотрели, не отрываясь, на ее волнующую всех грудь, и весь штаб охватывала неистовая страсть, словно Великий Парфюмер разлил здесь свои магические духи.

Потом ей норовили дарить шоколадки, которых собралось на целую коробку, какую-то колбасу и тушенку, по нескольку пакетов, полковники и генералы пытались выпить с ней дорогого коньяка, соблазняя вазами с экзотическими фруктами, и звали в поездку на моря, забывая о собственных женах и о том, что они исполняют интернациональный долг – на войне сейчас вы, товарищи офицеры… Она глядела на всех по-матерински – так, что интернационалисты понимали: от такой женщины не обломится ни за какие богатства. Тем более что она приходила разыскивать своего жениха, имени и фамилии которого, к всеобщему сожалению и радости, в списках не значились… Везунчик, думали по ночам безусые адъютанты… А может, и сгинул без вести, неудачник…

Она всего лишь раз видела родителей Саши, так как свекровь и свекор работали в Союзгосцирке, входили в элитный список выездных на Запад артистов и гастролировали одиннадцать месяцев в году, добывая Советскому Союзу валютную выручку.