Фелисетт

Пока наши герои посредством спора переваривали историю Холда, сам он все это время смиренно стоял на улице. Вдыхая морозный воздух Аттона, старик удивительно символично наблюдал перед глазами такой же покой стихии, какой царил в его голове. Даже мало‑мальская снежинка покорно лежала на своем месте, а от следов ранних бурь и снегопадов не осталось и следа, словно перед ним нарисованная картина. Впереди на километры были лишь мрак да их звездолет c внедорожником, а компанию этой идеальной тишине составляла уже замерзшая багровая кровь у открытой двери слева. На самом деле, несмотря на смиренное спокойствие, наш старик Холд осваивает новый, ранее не изученный, скребущий по всему телу дискомфорт, основание которого строится на внутренней пустоте.

Бесспорно, на любой вопрос о том, какие силы ему требовались, чтобы наконец‑то расстаться с историей своей жизни в период Вектора, ответ будет пропитан утрированием величины. Все‑таки не стоит забывать еще и то количество десятилетий, что мариновалась в его голове ужасная история. И вот на этом моменте, когда Холд уже свыкся с низкой температурой и даже обмороженной бородой, ему будто бы свалилось озарение, такое простое и банальное, что впору ругать себя за слепоту перед ним: Вектор был пятьдесят лет назад, если считать десяток, потраченный на сон. Да, вот так просто факт оказался разрушителем эмоциональной связки – а все из‑за отсутствия необходимости держать это в себе. Неожиданно для него эта легкость позволила даже заплакать, правда, пришлось сразу вытирать лицо, а то минусовая температура подобное не жалует. Он даже почувствовал странный стыд за то, как нес все то бремя знаний, не замечая, что из‑за этого был словно в тяжелых кандалах. Правда, за этим быстро вырывается желание извиниться, честно и откровенно, без лишних ярлыков и условностей – так, как он должен был поступить еще при жизни своей жены.

– Прости меня, – тихо и аккуратно заговорил Холд, искренне боясь потревожить саму память о любимой, – я больше всего на свете боялся того, что мое прошлое коснется вас двоих. Этот страх не дал мне стать другим человеком – как бы я ни хотел измениться, как бы ты ни пыталась помочь мне… прошлое оказывалось сильнее. Я ненавижу себя за это. Еще больше ненавижу за то, что оказался прав… Пожалуйста, прости меня. Я должен был сделать больше, должен был что‑то предпринять, чтобы тот кошмар никогда не вернулся… Но я не справился. Я плохой муж и плохой отец, я это знаю. Ты пыталась меня социализировать, помочь мне жить нормально, а я… Я так и не смог. Я не заслужил тебя. Мне безумно не хватает тебя каждый день. А наш сын… На самом деле ты можешь им гордиться – он справляется. Куда больше похож на тебя, чем на меня. У него есть твоя доброта. Пусть ему еще во многом надо в себе разобраться, но… но он справится. Всегда справлялся… справился лучше, чем я, когда ты умерла, что было несправедливо. Я… я… я даже рядом не был, настолько мне было страшно… Ты заслуживала лучшего. Я всерьез считал, что это моя вина, будто бы мне мстит сама жизнь, а то на моих руках очень много крови. Разве после того, что я делал, я заслуживаю счастья? Возможно, поэтому я неосознанно все разрушил вокруг себя. Заслуженная кара, возмещение ущерба, чтоб его. И вот вновь все это… так еще и сам болен, что дополнительно мучает вопросом: успею ли я спасти всех до своей смерти? Это и стало причиной этих всех слов. Вдруг не будет больше шанса? То, что я скажу, – мерзко и неправильно… Но если выбирать, то твоя смерть от несчастного случая – это лучше, чем столкнуться с тем, что вернулось из моего прошлого.

Холд плакал, страдал так, как и не думал, что может. В момент ему казалось лучшим исходом просто уйти в темноту – пусть планета заберет его. Возможно, так будет лучше для всех, додумывал он безумную мысль, как очаг всех проблем.

– Оказывается, – чуть легче вновь начал Холд, – у меня есть еще потомство. Кто бы мог подумать, да? Правда, там все плохо, словно проклятие какое‑то. Но надежда есть. Я решил сильно не привязываться: слишком уж не хочется вновь скорбеть об утраченной возможности. София, любовь моя… я так рад, что ты не знаешь, как мне сейчас страшно. Моя дорогая София… если бы у меня был шанс вернуться к тебе, то я бы все отдал за это и умер в тот же день, потому что… как оказалось, без тебя я не справляюсь.

Впервые за жизнь он был так откровенен, перестав держать невидимою оборону. У него наконец‑то получилось увидеть мир вокруг себя в более четком свете. Такое волшебное состояние желалось продолжить до последнего, но вмешались незаконченные дела. Из прохода показался Нил. Он спокойно встал рядом с Холдом, наблюдая тот же вид планеты.

– Как себя чувствуешь? – спросил он, украдкой глянув на отца.

– Хорошо. Как там у вас?

– Тоже хорошо.