Фелисетт

А окончательное усвоение случится уже после изучения всей видеохроники – правда, безболезненно такое не произойдет. Сначала разговор его жены с чужим и неизвестным человеком будет ломать Нила инструментом предательства! Сделав это, она, можно сказать, вычеркнула его из доверенного круга, откинув в сторону тех чужих людей, чьим глазам и ушам не должно знать содержимое ее мыслей и чувств! Но самое страшное – то, что ее честность и финальное преступление в адрес Алекса повлияли на Нила и другим способом: примером того, на что она готова ради любви и сохранения будущего. Что уже значительно больше, чем был готов сделать Холд в свое время, сокрушался Нил. Лилит сама, без него, что опять же идет в укор Нилу, совершила то, о чем он даже думать и не стал бы, не то что делать… А он – что он сделал? Совершенно недостаточно. Он должен был – обязан! – сделать так, чтобы ей и не пришлось проходить через подобное, как муж и отец, как тот, кто честно любил и будет любить ее и заботиться о ней! Страшная, очень страшная боль поглощала его целиком, почти разбив его сердце вдребезги, тем самым еще и напомнив о той забытой любви между ними, давно утерянной в рутине, под завалом бытовых проблем. Но дело было не только в вопросе романтики, которую по‑хорошему стоит отложить, пока это свойство не превратилось в медленно действующий яд. Тут все куда тоньше и выходит за рамки строгой драмы мужа и жены. Каким‑то невероятным стечением обстоятельств деяние Лилит непроизвольно ложилось на полное прояснение и закрепление естества Холда, благодаря чему у Нила было полное видение всех судьбоносных ошибок отца.

И вскоре после просмотра записи и принятия новых ориентиров он окончательно растопит все сомнения в решении уничтожить компромат – не только потому, что это правильно, а еще и из‑за стыда. Она будто бы изменила ему, но ему хочется закрыть на это глаза и жить дальше, а без доказательств этого и вовсе, считай, не было. Накручивать дальше слои обвинений в огонь конфликта он не хочет – слишком устал и вымотался от этого, а на фоне великой трагедии жертва ради сохранения семьи не такая уж и большая.

А дальше? Дальше он будет отличным мужем и отцом ради отличной семьи. И вот полный упрямства Нил готов сделать все, лишь бы не повторить судьбу отца, который думал о себе больше, чем о Софии, маме Нила. Она страдала от этого, а семья была развалена, извращена, и сыну приходилось делать все, лишь бы мама была счастлива. К сожалению, ему так никто и не сказал, что София была плохой мамой, той самой королевой драмы, чьи поведение и характер делали сына виновным, а он, желающий добра и любви, реагировал самым разрушительным для себя методом.

И вот все повторяется. Нил будет думать о жене и сыне больше, чем о себе и своих чувствах, страхах и прочем, что ранее почти оттолкнуло Лилит от него. Он научится – просто должен научиться на ошибках, сделать выводы и, если надо, рискнуть всем, но стать лучше, чем те, кем ранее были он и его отец. Иначе… Иначе грош ему цена, и, следовательно, трагичное одиночество и самобичевание будут заслуженным наказанием, страх перед чем дает ему безграничные силы. Такова роль Нила, другой он и не знает.

Но сейчас, на пути к той вышеупомянутой боли и переменам в его ориентирах, Нил оставил Лилит, взглянув глазами живой надежды, что заслужит ее любовь снова.

Нам всем надо взрослеть

Лилит с особой улыбкой взглянула на Холда и Нору, которые все так же были в дальней палате, что‑то очень активно обсуждая. Даже не верится, что она видит их в такой добродушной обстановке, да и сам Холд ей более не кажется тем черствым стариком, ворчание которого считалось уже чем‑то естественным. Но пришла она не к ним, а к своему сыну – и, не попавшись на глаза Холду или Норе, Лилит аккуратно вошла в комнатку. Максим лежал на животе, раскинув хаотично ноги и руки, он выглядел будто бы и не тронутым событиями ребенком, чьи сны куда лучше реальности. Максим всегда спал крепко – фиг растолкаешь, при этом был любителем ворочаться и даже иногда лунатить. Видеть его таким здесь и сейчас – это бальзам на душу, настоящее сокровище всей ее жизни. Наверное, если бы он не решился вдруг сам проснуться, то Лилит так и сидела бы на одном месте, дожидаясь его естественного пробуждения.

– Ну, как спалось? – добро и очень заботливо обратилась она к Максиму, сев на кровать у его ног.

– Отлично.

– Кошмаров не было?

– Не‑а. – Максим лениво потирал глаза, после чего отекшее лицо уставилось на маму. – А где Нора?

– Она с дедушкой Холдом.

– Она в порядке?

– Да, она жива и здорова – и все благодаря тебе, юный искатель приключений. Тебя бы отругать за вылазку и вашу с Норой авантюру…

– Так вы с папой уже отчитали нас, забыла?

– Все я помню! Да вот только думаю, что, может, еще разок тебе напомнить, а потом и еще, что брать чужое неправильно, а детям оружие вообще‑то запрещено.

– Да ладно, мам, я уже все понял. Да и где мне еще взять пистолет, кроме как здесь? Вернемся домой – и там все, вновь школа и скукота.