Пробуждение было тяжелым. И как магнитом потянуло к окну. Нет, это был не мираж и не галлюцинация. Дома напротив действительно не было. Небольшой скверик с ровно подстриженными кустами, розовыми клумбами и белыми скамейками приветливо сиял солнцу и прохожим. В песочнице играли дети, на качелях болтался переросток. На скамейке сидели бабу ли и о чем–то оживленно разговаривали. Я быстро накинула халат, нечесаная и неумытая побежала в сквер. Подошла к бабушкам, поздоровалась.
— Ты никак спросонок, дочка? — спросила ласково бабушка в белой панаме. — Кого ищешь или потеряла что?
Вторую бабулю несколько озадачил мой вид, и она долго смотрела на кружева ночной рубашки, торчавшие из–под халата.
— Скажите, этот сквер давно здесь? — Я дрожала и заикалась, в надежде услышать чудо.
Они посмотрели на меня с большим сочувствием, и одна из них просто спросила:
— У тебя, дочка, горе, что ли?
— Горе, горе, у всех нас горе общее. — Ноги подкосились, слезы с криком вырвались наружу.
— Ну что ты, милая, успокойся. Жизнь–то, она, знаешь, какая заковыристая. Сегодня гладко, а на завтра, глядишь, и в яму угодишь. Ты, дочка, так не убивайся, молода еще. Терпеть надо. Бог терпел и нам велел, — уговаривала бабуля в панаме. — А сквер–то, здесь давно, мне скоро семьдесят пять стукнет, а помню его, как на пенсию пошла, раньше–то здесь пустырь был…
Лучше бы меня сбила машина или кирпич упал на голову. Не хотелось верить в эту жестокую реальность. Выпив стакан чаю, пошла бродить по улицам.
Городская жизнь напоминает мне часы. Все куда–то движутся, спешат, стоят в очередях за продуктами и шмотками. Вон парочка прошла, не замечая вокруг никого и ничего. Молодая женщина проехала с коляской и с сумками наперевес. Внимательно вглядываюсь в лица прохожих, пытаюсь интуитивно найти хоть одного зрячего. Лица довольные, строгие, тупые, озабоченные. Никакой тревоги в толпе не чувствовалось. И солнечный день без единого облачка на небе, и легкий ветерок действовал на людей разнеживающе.
Знакомый забор заставил меня остановиться. За забором раскинулся сквер с белыми скамейками, подстриженными кустами и клумбами. Детские голоса мячиками отскакивали от земли и разлетались в разные стороны. Зашла в сквер. В воздухе висел запах эфира. Больница тоже пошла на закуску. Я уже не кричала и не рыдала, может быть, от безысходности или в надежде на будущее. Хотя очень смутно его представляла.
Мои мысли прервал детский плач на соседней скамейке. Плакала девочка лет пяти, с тоненькими косичками и крупными синими бантами. Маленькие кулачки не успевали вытирать катившиеся слезы.
— Что же ты так горько плачешь, малышка? — спросила я. Девочка еще громче зарыдала. Я обняла ее. — Смотри, какие у тебя красивые банты, ну прямо шары воздушные. Как тебя зовут?
— Ася, — всхлипывая, ответила она.
— А меня Валя. — Я посадила ее к себе на колени. — Расскажи про свою беду, может, смогу чем помочь.
Ася опять заплакала, обняла меня за шею.
— Ты ведь мне правда поможешь? Правда, правда?
В глазах этой беспомощной девочки я увидела недетское смятение и страх. Я догадывалась, о чем примерно будет разговор, но старалась отбросить эти блуждающие мысли.
— Вчера вечером бабушка из садика взяла меня к себе, — начала сбивчиво рассказывать Ася. — А сегодня утром мы пошли в садик, а садика–то нет. Там сквер с качелями. А бабушка говорит, что садика там не было. В скверике, где садик был, песочница стоит с нашими игрушками. Я грузовик из песочницы взяла, он наш, садиковый.
Ася плакала и гладила мои волосы, лицо, руки. Нет, теперь мне не хотелось под машину, я нашла зрячего ребенка, и ради этого только стоило выжить.
Наступил вечер. Мы с Асей пришли домой, поужинали, посмотрели “Спокойной ночи, малыши”, собрали все необходимые вещи и в двадцать два ноль–ноль вышли из дома. У подъезда наткнулась на мужа с красными гвоздиками и большим черным портфелем.
— Здравствуй, — сказал он и растерялся, но тут же протянул мне букет. Худой, растерянный, с вымученной улыбкой. Мятая рубашка, рыжие усы — такое родное и далекое. Прошлое осталось позади. Начиналось настоящее. Роднее мужа и Аси в этот момент никого не было. Пока я рассматривала его, он знакомился с Асей.
— Валюш, чья эта девочка и чего мы здесь стоим, как бездомные?
— А мы и есть бездомные, бездомные, бездомные, — очумело повторяла я. Мне показалось, что этот звук летит в пространство. Эхо вытянулось в длинный, яркий хвост и паша планета опоясалась бездомным, безродным, бездонным хвостом.
— Что ты, Валюша, что с тобой стряслось?
Над ухом зажужжал комар, пропищал: “Уходите”, — в примостился на моей щеке. Муж осторожно снял комара и раздавил.
— Ишь ты, зеленый, — как–то безразлично сказал он.
Прошло пять дней. Наш город опустел. Скверы, скамейки, качели. Мы не пытались увидеть того, кто пожирал дома. Мы шли в новую жизнь. Лишь однажды встретили огромный каменный столб, он качался из стороны в сторону и медленно распадался на куски.