Феми–фан. Фантастические повести, рассказы

Странное, непонятное чувство овладело мной. Мы трое в экране телевизора, умирающий столб, отрыгивающий камни. Небо, солнце, пустыри. Захочет ли режиссер снимать вторую серию? И какой она будет? Время покажет. А пока мы идем, крепко взявшись за руки. Ася напевает песенку: “Куда идем мы с Пятачком, большой, большой секрет…”

В. ПАХОМОВА ЗУЕВ

— Зуев, а вдруг соблазню, не боишься? — спросила я, передернув плечами.

Зуев осторожно выглядывал из–за газеты. Глаза его были широко раскрыты.

— Ты что, Зуев? — испугалась я.

Он вскочил, дернул меня за руку.

— Раздевайся, — приказал Зуев.

Я погладила его по плечу.

— Зуев, что с тобой? Зачем ты так?

— Раздевайся, — металлическим голосом повторил он.

Губы у меня пересохли, и почувствовала я такую слабость, что совершенно перестала соображать. Машинально сняла джинсы, бросила на пол и села на стул. Зуев отвернулся к стене, плечи его вздрагивали.

— Зуев, — тихо позвала я, — а давай пить чай.

Он повернулся ко мне с вымученной улыбкой.

— Чего ты ходишь за мной по пятам? Что надо? — прохрипел он.

Я закричала и рванулась к двери.

— Не уходи, я прошу тебя, не уходи, останься, — уже упрашивал Зуев, словно очнувшись после кошмара.

— Почему ты так ходишь? — начала я. — Когда в первый раз увидела твои ноги, не касающиеся пола, думала, что заболела. Даже с работы ушла. Пришла домой, занялась стиркой, и вдруг звонок в дверь. Пошла открывать и замерла, подумав: “А что если за дверью ноги в серых туфлях?”. Пыталась говорить о тебе на работе. — Ну и походка у новенького, не идет, а летит, — смеялась я. — Нашла тему для разговора, — отвечали мне, — неуклюжий, неповоротливый. Идет и оглядывается, как будто своровал чего. Так, какой–то без одного звена.

А дня через два после этого разговора увидела, как ты выходил из отдела, где только что покрасили полы. Вышел, посмотрел по сторонам и бросился бежать. А я, чтобы не выдать своего наблюдения, отвернулась к стенду. Буквы слились в одну полосу. “Если будут следы, — думала я, значит, все–таки больна”. Несколько секунд у стенда показались часом. Наконец я оглянулась. Следов не было. Потом я узнала, что тебя попросили принести отчеты за квартал, их нигде не могли найти, а ты нашел там, откуда сильно несло краской. Знаешь, с этого момента я стала твоей соучастницей. И мне захотелось войти в тайну, которая, как черная призма хочешь разбить, да руки не дотягиваются.

Зуев слушал меня, сидя на окне, и трудно было понять, о чем он думает. Лицо его казалось бесстрастным. Но это было обманчиво. По нему в любой момент могли пробежать и гнев, и улыбка, и что–то такое, от чего сжимается сердце. Зуев смотрел сквозь меня. Далеко, далеко. В свой мир, со своими горизонтами. А я видела его черные глаза — тьму, как в бездонном колодце, в котором черпаешь на ощупь.

— Зуев, так это правда? По воздуху?

— Да, — вздохнул он.

Я подсела к нему:

— Ты, извини меня, — виновато говорила я.

— За соблазн? — усмехнулся Зуев. — Я понял твою игру. Почему через постель? Пришла ты за другим. А это другое, как резать по живому, понимаешь?

Я смотрела на Зуева и чувствовала, что растет во мне такая благодарность, от которой вот–вот захлебнусь и исчезну. Взяла его руку. Поцеловала.

— Ну, что ты, — покраснел Зуев.

— Зуев, а можно я посмотрю поближе, — попросила я. Он тяжело встал. Я нагнулась к его ногам и увидела, что тапки не касались пола примерно на полтора сантиметра. Задумалась. Зачем природе понадобилось делать такие эксперименты? Подняла голову.

— У тебя это с рожденья?

— Не знаю.

— Я помогу тебе, Зуев, слышишь, обязательно помогу. Мы найдем бабку, и ты перестанешь жить с оглядкой. Ты хоть крещеный?

— Не знаю.

— Ну а родители, братья, сестры есть?

— Не помню, — Зуев нахмурил брови, лицо сделалось напряженным.

— Зуев, — вскочила я, — а может, ты оттуда? Я читала, что два миллиона людей на Земле переселенных. И многие из них могут этого не знать.

Зуев схватил меня за плечи и начал трясти.

— Ты что пытаешь меня? Мне же больно!

Я стояла в джемпере и колготках, не испытывая неловкости и стыда. “Да хоть голышом, — думала я, — не имеет никакого значения”. Соприкоснулись две реальности. Как рыба и птица.

— Смотри! У тебя в коридоре гантели стоят, — возбужденно говорила я… — Я привяжу их к твоим ногам, Зуев, миленький, ты почувствуешь линолеум! Почувствуешь, — рассеянно повторила я. — А ведь ты земли не чувствуешь!

Эта мысль обожгла меня, придавила. А Зуев стоял и улыбался. “Самое время улыбаться”, — с горечью подумала я. В шкафу нашла веревку, разрезала, привязала к гантелям и стала обматывать ноги Зуева. Руки тряслись. Может, чудо все–таки случится, и от двадцати килограммов он перестанет витать в облаках. Зуев покорно ждал.

— Все! — радовалась я, — а теперь пройдись, пройдись!

Он пошел.

— Ну, что чувствуешь? — с надеждой спросила я.

— Тяжесть, — сморщился Зуев.

Я опять присела на корточки и увидела пространство в полтора сантиметра от пола до тапок. И навалилась на меня вдруг такая усталость, словно вывернули нутро наизнанку и посыпалось все оттуда, как горох из мешка. Домой. Уснуть. Забыться.