– Куда подевались мои ботинки? Я их у двери ставил! Признавайтесь, кто взял мои ботинки?
Опять Макс со своей ухмылкой:
– Круджо знает, где твои ботинки! Кому они нужны?
Надо наконец спросить у Макса, раз тетя не хочет отвечать, кто ж такие эти круджо. Которые знают, куда делись Тьеновы ботинки, и которые умирают в грозу.
– Макс, а Макс!
– Отстань, малявка, некогда мне!
– Ну Макс!
– Брысь!
Обидно.
Кайса – зелено-голубая, как Земля. И люди здесь живут такие же. Считается, что они тоже прибыли сюда с Земли, непонятно, правда, как. Уж очень давно это было – получаются какие-то совсем незапамятные, сказочные времена. Сами они пожимают плечами и говорят: «пришли». Все они смуглые, темноглазые, с курчавыми волосами, как у дяди Альта, папиного друга, и похожи между собой гораздо больше, чем это бывает на Земле. Причем внешне напоминают один из земных народов, а изнутри – совсем другой. «Кто бы мог подумать, с таким фенотипом, что по генотипу они ближе всего к скандинавам!» – вот как сказала тетя Магда. Майвен запомнила. Фено-тип, гено-тип… Два типа, один Фена, другой Гена. Интересно, как они выглядят.
Живут местные в деревнях, городов у них нет. Разводят ящериц фуарр на мясо, выращивают злаки, больше всего похожие на земное просо, корнеплоды, фруктовые деревья. Ткут материю из маравового пуха, который собирают с деревьев по весне. Ездят на драконах. На самом деле это тоже такие ящерицы, просто они похожи на драконов из детских книжек, только без крыльев. Кайсанцы называют их «дреко», это и означает: дракон.
А млекопитающих животных на Кайсе совсем мало, и все они – одичавшие домашние. Собаки, свиньи, коровы. Есть куры и гуси. На Кайсе не было ни птиц, ни млекопитающих, вообще не было теплокровных животных, пока не пришли кайсанцы. Но, поселившись здесь, люди перестали разводить скот и птицу, и те разбрелись по планете и зажили своей жизнью. Майвен спросила у Риит, почему так вышло, а она ответила: «Нельзя быть хозяином существа, которое может оказаться круджо».
Опять круджо!
– Риит, расскажи мне, что такое круджо?
Риит сидит на деревянной скамье возле своего дома. Скамья не вырезана из дерева, а выращена. Широкий изогнутый ствол, плоский посередине – сиденье. Вместо ножек – с одной стороны корень, с другой – ветви упираются в землю. Крона поднимается над скамьей на высоту человеческого роста, получается зонтик от солнца. Это трияна, на ней растут сладкие ягоды, так что в сезон плодов можно сидеть на лавочке и заодно ягодами лакомиться. Но сейчас еще рано. Трияна цветет мелкими бело-розовыми цветами, и в ее кроне жужжат пчелы.
Риит вяжет платье из маравовой нити, гладкие деревянные спицы так и мелькают в ее руках, слегка постукивая.
– Ладно, слушай, маленькая Майвен со звезд, – говорит Риит.
Когда Пророк привел людей на Кайсу, трудно им пришлось. Кайса бушевала. Грозы – такие, как на прошлой неделе, – громыхали ежедневно, но это полбеды. То и дело земля тряслась и раскалывалась под ногами. Страшные ураганы. Наводнения. Пожары. Горы меняли очертания, реки разворачивались и текли вспять, иногда стаи прожорливых насекомых снимались с места и проносились через долины, уничтожая все на своем пути.
И пал Пророк на колени, и взмолился небу Кайсы о милости.
И боги услышали.
И послали миру круджо.
Утихли землетрясения, реже стали грозы, почти прекратились ураганы. Солнце сияло в густо-синем небе, дожди щедро поливали посевы, тепло, уют и благословение сошли на землю. Но силы стихий не исчезли.
Их впитали круджо.
Круджо хранят этот мир, сами о том не зная. И нет никакого способа определить, кто из ныне живущих – хранитель. Ничем не отличаются они от других людей. Бывают и добрыми, и злыми. И грубыми, и мягкими. И умными, и глупыми.
И только когда круджо умирает, вырвавшаяся на волю разрушительная сила проносится над Кайсой. Потому и говорят во время стихийных бедствий: «Круджо умер».
Но место умершего занимает новый круджо, и неизвестно, кто это.
Поэтому на Кайсе никогда никто не убивает людей. Поэтому на Кайсе никогда не убивают даже свиней и кур. Только ящериц. Они не бывают круджо.
Улле Арп. Едва твоя племянница услышала это имя, она заулыбалась и переспросила:
– Алле-оп?
С тех пор прозвище прилипло намертво. Наверное, в силу контраста между мрачной физиономией Улле и веселым цирковым возгласом.
Сорок лет. Высок, худ, хмур, вечно молчит. На вопросы отвечает односложно.
Метеоролог. Здесь, на Станции, только снимают показания с приборов и передают в Космопорт. Поэтому от метеоролога не требуется высшего образования – умел бы читать шкалы да чинить устаревшую, дышащую на ладан технику. Информация передается автоматически. Давление, температура, влажность, сила и направление ветра… В восемь, в девять, в десять, в одиннадцать… каждый час. И сейсмограф должен работать как часы. А он норовит – как хромая кляча.
Между тем Улле – доктор наук. Только вовсе не географических. Кажется, он искусствовед.
Ничего себе специальность – на Станции… Как далеко от музеев и художественных галерей.