Феминиум

Твой взгляд все дольше задерживается на загадочной фигуре. Ты всматриваешься в угрюмый профиль с длинным носом. Ты пытаешься разговорить молчуна Улле – безуспешно.

Любопытство гложет тебя, и однажды ты обнаруживаешь, что ноги принесли тебя к обшарпанному деревянному строению с антеннами и флюгерами на рябой от ржавчины жестяной крыше. Дверь открыта, и ты переступаешь порог.

Улле сидит в своей комнатушке, заставленной разнообразным железом, откинувшись на потертую спинку вертучего офисного стула. Глаза его закрыты, длинные пальцы барабанят по подлокотнику. По экрану бежит зеленая волнообразная кривая, на белой шкале под выпуклым стеклянным колпаком подрагивает тонкая черная стрелка, в углу тихо взвизгивает и шуршит самописец сейсмографа, гудит вентилятор, ритмично попискивает компьютер, передающий данные на центральную базу.

Ты замираешь, вслушиваясь.

Это музыка.

Писк, взвизг, шорох, гудение, потрескивание, скрип стула – все это объединяет удар пальцев по подлокотнику. Вот почему глаза Улле закрыты. Он аккомпанирует своей аппаратной, вставляя в нужных местах нужный звук.

Ты стоишь на пороге, забыв дышать, боясь пошевелиться и нарушить гармонию.

Соната для офисного кресла с оркестром. Солист – Улле Арп.

Самописец переходит от пиано к меццо-форте, и Улле выпрямляется, настороженно прислушивается. Глаза его распахиваются, рука на подлокотнике замирает. Но визг постепенно затихает, и ты видишь, как расслабляются напряженные плечи маэстро. Вот голова снова откинулась на спинку кресла, ресницы опустились, рука на мгновение застыла над подлокотником – и снова вступила точным ударом, замыкая аккорд.

Вечером ты спрашиваешь у Макса:

– А Улле что – музыкант?

– Маэстро Ульрих Арпенфельд, – отвечает Макс. – Фортепиано, клавесин, орган. Только не говори ему, что я тебе сказал. Он не любит вспоминать.

Ты киваешь. Конечно, Макс, я тебя не выдам.

Но поздно ночью, когда все уже спят, ты лезешь в сеть и набираешь: «Ульрих Арпенфельд».

Как он был тогда хорош собой.

Черный фрак, белая рубашка, белый галстук. В артистической длинной шевелюре ни единой седой нити. Четкий профиль, опущенные ресницы, весь – слух и вдохновение.

Как сегодня в аппаратной.

Пальцы над клавишами. Цветы. Сияющие глаза – оказывается, они не черные. Серые! Лауреат конкурса имени… и конкурса имени… и всемирного фестиваля такого-то года… Турне по Орфею, музыкальной столице мира…

И последней строкой: «Прекратил выступления в 475 году».

Пятнадцать лет тому назад.

Ты переходишь от ссылки к ссылке – и вот в наушниках запись последнего концерта. Ты ничего не понимаешь в этой музыке, но она завораживает, она кружит голову, она скручивает нервы в тугой жгут – и вдруг внутри начинает ныть и рваться. Тревога. Боль. Страх. Тоска. Нежность. Все сразу. Что это? Имя композитора ничего тебе не говорит. Древний классик.

Рецензии. Выдающееся исполнение… вершина мастерства… Никто так и не понял, почему он больше не выступал и уехал с Орфея в неизвестном направлении. Музыкальная общественность теряется в догадках. Нервный срыв? Как все большие таланты, его трудно было назвать нормальным человеком. Тонкая душевная организация, перенапряжение… Да нет же, дело в семейных обстоятельствах. Говорят, у маэстро личная трагедия… Ничего подобного, это была авария, он повредил руку и не мог больше играть.

Домыслы, домыслы. Ульрих Арпенфельд исчез, и никто не знает куда.

Ты теперь знаешь.

Ты находишь его в саду под раскидистой аркавией. Он стоит, прислонившись к стволу, запрокинув лицо навстречу мерцанию крупных кайсанских звезд, и слушает. Шорох листьев. Звон насекомых. Вопли лягушек. Стрекотание ящерицы. Твои шаги.

Ты подходишь вплотную и тихо произносишь:

– Ульрих.

Он вздрагивает, встряхивает коротко стриженной полуседой головой, будто отбрасывает со лба несуществующую длинную прядь. Проводит рукой по лицу.

– Это давно уже не я. Извините.

Он уходит, а ты стоишь и смотришь ему вслед.

Ульрих… нет, Улле Арп.

Алле-оп.

Дурацкое прозвище. Настолько нелепое, что вся станция хихикает, произнося его. Ну надо же, Алле-оп!

И только ты замечаешь: в ответ на это клоунское словечко его губы вздрагивают, возле них появляется новая, незнакомая складка – и ты понимаешь, что это попытка улыбки.

Кривая, страшноватая. Неумелая.

Настоящая.

Риит уже старая – она даже седая. Но с ней интересно. С ее внуками Майвен пыталась подружиться, да не вышло. Тиин и Ваару с ней скучно. А Риит – никогда. Она всегда радуется, когда Майвен приходит в деревню.

– Здравствуй, маленькая Майвен со звезд, – говорит она и улыбается, так что от глаз бегут тонкие морщинки. – Пришла за сказкой?

И рассказывает сказку.

Были два брата – Каар и Лаар. Жили они не в деревне, а в лесу возле синей горы. Каар умел разговаривать с дреко, а Лаар – с деревьями. Хорошо жили. Люди звали их поселиться в деревне, а они смеялись: зачем? Нам хорошо в лесу.