Мой приговор во всем, что говорю я —И ты. Пугает нас прикосновеньеСвоей же власти, мы боимся, самиСебя же истязая, в нас поджилкиТрясутся от возможности любовьИзлить на город и на целый мир,Струю ее направить, уничтоживОтравы, паразитов, крыс, микробов:В любой из нас живет плохая мать{1} [45].В 1981 году Одри Лорд (1934–1992) опубликовала текст своей пространной беседы с Адриенной Рич (записанной на пленку в 1979 году) о значении письма для передачи женского травматического опыта. Их разговор демонстрирует не только глубочайшую межрасовую напряженность в американской феминистской среде, но и творческий потенциал признания существующих в ней различий. Посвященное Лорд стихотворение Рич закончила так: «Мы будем одиноки, пока не найдем друг друга».
Увы, общность оказалась труднодостижимой. Лорд надоело снова и снова призывать белых американок пересмотреть свои расистские взгляды — чего они так никогда и не сделали. В 1979 году она отказалась от дальнейшего сотрудничества из-за расизма, сопротивление которому отнимало у нее слишком много сил. В открытом письме, адресованном Мэри Дейли, белой радикальной феминистке, Лорд объявила:
Я решила впредь не говорить о расизме с белыми женщинами. Чувствую, это было пустой тратой сил из-за разрушительного чувства вины и стремления защитить себя, а еще потому, что все то, что мне приходилось говорить, лучше было бы одной белой женщине сказать другой белой женщине — с гораздо меньшим для говорящего эмоциональным ущербом, и, наверное, с большей пользой[46]
.То же ощущение бессмысленности заставило Пратибху Пармар, режиссера и активистку из Англии, написать в 1989 году для журнала Feminist Review
аналитическую статью «Другие мечты» (Other Kinds of Dreams). В других случаях Пармар упоминала о силе, которую ей, темнокожей феминистке, давала приверженность разнообразию, и отмечала настороженность, которую это вызывало у белых феминисток. Подчеркивание различий, проистекающих из неодинакового опыта угнетения, может быть продуктивным, но с одинаковой легкостью может привести и к постоянному приумножению «идентичностей угнетенных» и уходу в политику как в индивидуалистский образ жизни — вместо коллективной борьбы. Пармар предложила: не организация на основе общего опыта угнетения, «партнерства по несчастью», а концепция диаспоры — вот самый плодотворный способ показать разнообразие, избегая эссенциализма таких идентичностей, как «черность», «чернота» (blackness) и «белость», «белизна» (whiteness). Пармар привела высказывание американской поэтессы Джун Джордан о силе «иного рода снов, не имеющих никакого отношения к тому, черные мы или белые»[47].
В 1871 году американская суфражистка Сьюзан Браунелл Энтони выступила в Солт-Лейк-Сити (штат Юта). Чересчур настырному мужчине из аудитории, который пытался изложить свои взгляды, Энтони дала знаменитый ответ: «Долой вашу мужскую мудрость (man-visions
). Женщины намерены отвергнуть ее полностью — и мечтать самостоятельно». Мысль о том, что женские мечты могут отличаться от мужских, глубоко революционна, однако выяснение того, в какой именно степени женщины мечтают об одном и том же, стало главной заботой феминисток — и причиной глубоких разногласий. Мечты указывают не только на перспективы перемен, но и на границы и преграды. (В этом убедилась Рамабаи, предпринимавшая неловкие попытки организовать убежище для женщин.) Феминистские фантазии о будущем радикально различались. Так, идеал моей коллеги об устранении гендера сближается с замечательным романом об андрогинах «Левая рука Тьмы» (1969) Урсулы Ле Гуин. При этом устранение гендерных различий способно для кого-то еще стать кошмаром. У нас нет сведений, что феминистки-мечтательницы начала XX века — например, Рокейя-бегум, Перкинс-Гилман и Коллонтай — читали сочинения друг друга. Вероятно, они не причислили бы себя к одному и тому же течению феминизма и не нашли бы между собой ничего общего. Но сравнение проектов не означает стремления их примирить друг с другом, а демонстрирует различия феминистской утопии в зависимости от обстоятельств ее создания, а также некоторое сходство проектов и подражаний.