Феникс

Выбор давно сделан. Это — Менке. Не произойди нелепой истории с Паулюсом, она бы осталась верна барону: умному, тактичному старичку, подобравшему на Шонгаузераллей неразборчивую в чувствах, но тщеславную девчонку. Он нашел у ее предков голубую кровь и даже отца Рут, тихого, застенчивого Пауля Хенкеля, назвал прямым наследником какой-то знаменитой фамилии. Им, Хенкелям, скромно живущим в одном из больших, скучных серых домов Берлина, оказалась уготована другая судьба. Если не всем, то хотя бы юной Рут. О ней Менке и решил побеспокоиться. Надо честно сказать, барон умело повел младшую Хенкель к цели — туманной вначале, но обрисовывающейся все яснее и четче. Дух захватывала высота. Где-то рядом уже была последняя ступень. Сама Рут помогла барону создавать будущее. Она умела драться за себя, умела и жертвовать кое-чем во имя главного. Намека Менке было достаточно, чтобы Рут привела в исполнение самый рискованный план. Последние месяцы ей пришлось поработать по-настоящему, и, кажется, такая работа пришлась фрау Хенкель по нраву. У нее обнаружился настоящий талант. По крайней мере, президент мог радоваться такому сподвижнику. Его оберегали от опрометчивых поступков, ему подсказывали, что делать сегодня и завтра, за ним следили во время трудного подъема по опасной лестнице, ведущей к власти. Рут не только стояла на страже, она очищала дорогу. Теперь эту тяжелую и не всегда чистую работу надо было делать без Менке.

— Мой вкус уже не имеет никакого значения, — разочарованно произнесла шахиня. — Выбор диктуется необходимостью.

— Что же, это радует меня. Садитесь, фрау. Я объясню ваши новые обязанности.

— Обязанности?

— Именно.

Она не села. Не отошла от гардины, лишь выпустила ткань из рук. Раскрыла сумочку, вынула сигарету и стала закуривать.

— Садитесь, — требовательно повторил Ольшер.

— В присутствии хозяина слуге сидеть не положено.

— Вот как! — капитан насмешливо скривил губы. — Курить тоже не положено.

— Вам придется смириться с этим пороком, вы наняли служанку, не поинтересовавшись ее привычками…

— Ну, довольно, Рут… — гауптштурмфюрер нехотя поднялся, подошел к фрау Хенкель и взял ее за плечи. — Нам не следует замечать недостатков друг у друга. Они могут помешать работе. — Ольшер смотрел ей в лицо, ожидал ответного взгляда, а Рут упрямо уставилась в пол, в небольшой рыжий коврик, аккуратно расстеленный у кресла. Грусть придавала ей неповторимую прелесть, волнистые пряди волос, выбившиеся из-под белой меховой шапочки, спадали на щеку и своей устремленной вниз линией дополняли скорбный облик Рут. Она была все-таки чертовски хороша, эта распутная шахиня. Старый барон знал, кого поднять на трон мифической Туркестанской империи. — Мы должны стать друзьями, — примиренчески объявил капитан. — Хорошими друзьями.

— Нет.

— Почему?

— Хозяин не должен опускаться до дружбы со своей служанкой… — Рут сделала паузу и подняла наконец глаза на Ольшера. — Тем более, что она любовница его подчиненного.

Капитан отстранился от фрау Хенкель, убрал руки:

— Не говорите пошлостей.

— Не делайте их, господин гауптманн.

Он резко повернулся и шагнул к столику. Не сел на прежнее место. Остановился, прислонясь к полированной доске, весь отразился в ней, как в темном зеркале. Сегодня капитан надел форму. Надел, чтобы Рут поняла, что с ней будет говорить не просто Рейнгольд Ольшер, шеф комитета на Ноенбургерштрассе, а гауптштурмфюрер, начальник «Тюркостштелле» Главного управления СС. Именно СС. И это не только психологический ход. Это оттенок времени. Так сказал рейхсфюрер Генрих Гиммлер, сказал всем подчиненным: «Чаще бывайте в форме. Пусть видят немцы, кто сейчас хозяин положения и от кого зависит спасение Германии». Пусть видит шахиня. Ей полезно уяснить роль гауптштурмфюрера в судьбе диктора «Рундфунка».

Рут видела его спину. Отметила для себя совсем не то, что хотел Ольшер: капитану лучше в штатском, он не военный, он просто зубной врач, и лучше оставаться им. Об оттенке времени шахиня не подумала — ей слишком часто приходилось видеть эсэсовцев и гестаповцев, появление еще одного увеличило число мундиров. И только.

— Глава комитета, — стал диктовать Ольшер, не поворачиваясь. Оттенил тоном и паузой прежний титул Вали Каюмхана. Нарочно не назвал его президентом, дал почувствовать Рут, что не считается с авторитетом руководителя эмигрантского правительства, что ему наплевать на шумиху, поднятую бароном. — Глава комитета с сегодняшнего дня всю свою деятельность подчиняет задачам, стоящим перед Германией. Его обязанность — обеспечить людьми все школы особого назначения, входящие в подчинение главного управления СС…

Ольшер смолк. Вслушался. Ему надо было уловить, работает ли шахиня, запоминает ли слова начальника «Тюркостштелле». Было тихо в номере. Рут ничем не выдавала своего состояния. Тогда он повернулся. Шахиня курила. Курила и по-прежнему грустно смотрела на пол.

— Это приказ, — почти крикнул капитан.

— Ну и что же?..

— Вы будете выполнять его.

— Я не президент…