Феникс

Простынь. Тонкая. Почти прозрачная. Мятая.

Кровь Прим на моих руках. Красная. Теплая. Липкая.

Мои пальцы чувствуют, моя память знает, но меня пытаются убедить, что мои руки не касались некоторых из этих вещей.

Красная. Теплая. Липкая. Это нерационально…

Вспоминаю звуки.

Папа поет песню. Мелодично. Чарующе.

Стук колес поезда. Ритмично. Глухо.

Тиканье часов. Гулко. Монотонно.

Предсмертный крик мамы. Истошно. Надрывно.

Я стараюсь, но не могу найти разницу. Все эти звуки у меня в голове, но врачи пытаются доказать, что я не слышала некоторых этих звуков.

Истошно. Надрывно. Это нелогично…

- Китнисс, ты помнишь упражнение, которое мы делали вчера?

Голос человека в белом халате заставляет меня повернуться к нему. Я киваю.

- Начинать с простых вещей, – мой голос такой хриплый, что я не узнаю его.

- Молодец, Китнисс! Расскажи мне самые простые вещи про себя?

Этот человек приходит каждый день уже много-много дней подряд. Он разговаривает со мной, как с маленькой девочкой. Как с ненормальной. Я не хочу ему рассказывать про себя.

Мотаю головой. Доктор не подает виду, что расстроен.

- Ты расскажешь мне завтра, Китнисс?

Я опять отказываю. Не завтра. Не послезавтра. Никогда.

- Мы уже говорили об этом, – его голос вкрадчивый, успокаивающий. – Ты заболела, Китнисс. Я хочу тебя вылечить, а для этого ты должна рассказать мне о себе.

Не понимаю, как он собирается меня лечить, слушая мои рассказы. Я знаю себя и знаю, что я видела и слышала.

Отворачиваюсь к стене и жду, когда за доктором закроется дверь. Долгожданное одиночество. Не хочу никого видеть. Они думают, что я – псих. Но я чувствовала. Я видела! Есть только одно, что вызывает у меня сомнение.

Ее я тоже видела. Ту девочку рядом с Гейлом, которая так похожа на мою Прим.

Не понимаю этого, здесь нет логики.

Я понимаю! Я знаю! Это переродок! Это ненавистный, несчастный переродок!

Кровь. Красная. Теплая. Липкая.

Крик. Истошно. Надрывно.

Бьюсь головой о стену. Снова, снова и снова. Из глаз текут слезы, мне больно, но я раз за разом ударяюсь о стену. Я не знаю. Я не понимаю.

Я запуталась…

Буду благодарна за отзывы и пожелания. Также сообщите, если нашли ошибку. Заранее спасибо))

====== Глава 2-1. Отчуждение. ======

POV Пит

Лес подо мной кажется бесконечным. Никогда прежде я не видел его с высоты птичьего полета. Это трудно передать словами. Бескрайнее буйство красок: от светло-зеленой листвы кустарников до багровых листьев многолетних исполинов. Мир, полный неведомой мне жизни: там, внизу, животные и птицы, реки и озера. Мир, который хорошо известен Китнисс, и которого ни разу не касался я.

Планолет летит настолько бесшумно, что, если постараться, можно представить, что ты находишься не внутри огромной металлической клетки, а паришь свободно, будто птица. Закрываю глаза и почти чувствую, как ветер касается моих крыльев, как запах опавшей листы щекочет нос.

- Ребята, проверьте работу оборудования. Все камеры должны быть исправны, – голос Плутарха из наушника возвращает меня в реальность.

Первая локация для съемок агитационного ролика – разрушенный Двенадцатый. Подготовка заняла около суток: сюда был отправлен специальный отряд для проверки безопасности. Кое-где еще тлеют угли, так и не погасшие после взрывов шахт, и отряд занимался очисткой такой территории.

Мне дали возможность самому выбрать место для съемок. Без тени сомнения я предложил отправиться к старому дому Китнисс. Если с нами нет самой Сойки, то должно быть хоть что-то, напоминающее людям о ней. Мою идею одобрили, однако посадить планолет в том районе оказалось невозможно: из-за большого количества угля на поверхности Шлака там до сих пор продолжаются пожары.

Поэтому приземлимся мы на площади, возле бывшего Дома правосудия. И уже оттуда наша команда пешком направится в Шлак.

Со мной полетел Финник на случай, если появится идея снять ролик и про него. Он никогда здесь не был. Более того, в его родном дистрикте почти всю территорию занимает вода, и теперь он с нескрываемым интересом рассматривает в окно планолета лес, могучий лес Двенадцатого.

Меня обуревает масса самых разных эмоций, но все они негативного характера. Сердце щемит от тоски по семье, которая не смогла выбраться отсюда. Душа болит при виде когда-то родных мест, от которых остались лишь плохо узнаваемые силуэты, словно скелеты растерзанных домов. Чем ближе мы приближаемся к месту назначения, тем хуже я себя чувствую.

Наконец, планолет садится, и нас выпускают на свежий воздух. Нет, теперь воздух Двенадцатого невозможно назвать свежим. В ноздри мгновенно попадает пыль и пепел. Дышать тяжело от запаха гари, и на глаза наворачиваются слезы при виде – я даже не знаю, как сказать; не хочу об этом думать, – но вокруг все усеяно обгоревшими останками тех, кто не сумел спастись от беспощадного огня Капитолия.