Феникс

Как Капитолию столько лет удавалось скрывать от нас, что Тринадцатый уцелел? Сколько еще секретов в запасе у Сноу? Не хочу о нем думать.

Теперь я знаю, что человека в белом халате зовут Доктор Аврелий, и на нем ответственность за мое лечение. Он психиатр. И тут, по-моему, простой вывод: он психиатр, значит, я – псих.

Но Доктор предпочитает более мягкую формулировку. По его мнению, у меня временно нестабильное психологическое состояние, и он призван помочь решить мне эту проблему. Хорошо себе временно нестабильное состояние, когда каждый мой день похож на кромешный ад от воспоминаний, которые не отпускают.

Не могу решить: верю я ему или нет. Его слова иногда так логичны, а порой – несусветная глупость.

Первое время он заставлял меня рассказывать о себе. Я отказывалась. День за днем. Сама не знаю, как так вышло, что недавно я все-таки заговорила.

- Начинать с самых простых вещей? Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт Двенадцать. Я вызвалась добровольцем на Голодные игры. Я победила. Я участвовала в Квартальной бойне, и я…

Я вопросительно смотрю на доктора Аврелия. Не понимаю, как это возможно, но мои воспоминания о Бойне обрываются на последней ночи на Арене. Я не знаю, что было потом.

- Ты не помнишь, Китнисс? – его голос, как всегда, вкрадчив и спокоен.- Постарайся вспомнить, Китнисс. Это важно для твоего лечения.

Изо всех сил листаю страницы своей памяти, но как будто кто-то прошелся по ним ластиком.

Пляж. Я, Финник, Джоанна, Бити и … Пит – обсуждаем план, как устранить Брута и Энорабию. Договариваемся. Идем к дереву, в которое ударит молния… Что потом?

Видимо, мое молчание затянулось, потому что Доктор повторяет свой вопрос.

- Мы шли к дереву, я не уверена, кажется, был взрыв. Вспышка света. Очень-очень яркая…

- Хорошо, Китнисс. Дальше?

Воспоминания уже пробудились и теперь мучают меня. Слезы подступают, жгут глаза. Я должна кому-то рассказать, я хочу с кем-то поговорить об этом.

- Я, кажется, падаю. Потом темнота. Проснулась я уже в своей спальне в моем доме в Деревне победителей. В комнате было светло и тихо. А потом раздался крик, мама кричала…

Всхлипываю, но не останавливаюсь.

- Я бежала вниз так быстро, как только могла! Я хотела ей помочь! Она была там, в гостиной, вся в крови. Ее ударили ножом. Она кричала, кричала, а потом внезапно перестала. Мама умерла.

Мне не хватает воздуха, голос дрожит. Плачу и снова молчу.

- Ты молодец, Китнисс, – подбадривает меня доктор. – Продолжай.

- Потом я услышала, как открылась входная дверь. Я ведь не думала, то есть я была там с мамой, поэтому не сразу поняла, что это Прим. Она пришла из школы. А потом… Потом Прим тоже закричала!

Я задыхаюсь от слез, но я хочу, чтобы он знал, о произошедшем.

- Я кинулась к ней, но не успела! Он стоял там. В его руке был нож. Его губы улыбались. Я обнимала ее, я просила ее не бросать меня. Мои пальцы были в крови: красной, теплой и липкой. Я умоляла его помочь мне, но только улыбался. Она тоже умерла. Моя Прим умерла у меня на руках…

Падаю лицом в подушку, и безудержные рыдания сотрясают мое тело. Не знаю, сколько это продолжается, но доктор не уходит. Когда мои рыдания затихают, он тихо спрашивает: – Кто был тот мужчина, о котором ты говоришь, Китнисс?

Поворачиваю голову в его сторону, доктор кажется размытым из-за слез, застилающих мои глаза.

Это имя – яд, растекающийся по моим венам.

- Пит.

В сотый раз пересчитываю трещины на потолке палаты.

- Тридцать шесть, тридцать семь…

Кто-то стучится в дверь и, не дожидаясь моего ответа, входит в палату. Доктор Аврелий никогда не стучится. Мне интересно, кто пришел.

- Привет, подруга! – губы гостьи складываются в ухмылку. Нахальным тоном она спрашивает: – Долго еще собираешься тут валяться?

Джоанна. Мы никогда не были подругами. Не хочу ее видеть. Пусть убирается к черту.

Ее, кажется, нисколько не беспокоит, что я не отвечаю. Она берет стул, ставит его рядом с моей кроватью и садится. Боковым зрением вижу, как она изучает мою темницу.

- Н-да… Сойка в клетке. Жалкое зрелище!

Меня задевает ее наглость. Смотрю на Джоанну в упор, надеюсь, она поймет, что ей лучше убраться отсюда подальше.

- Какой грозный взгляд! Напугала! – вместо того, чтобы уйти подобру-поздорову, она смеется. – Да шучу я, шучу – расслабься!

Мои брови грозно сходятся на переносице, и Джоанна добавляет:

- Ты же знаешь: мне бывает трудно быть дружелюбной. Впрочем, тебе тоже.

Если это была попытка извиниться, то своим уточнением она сделала только хуже.

- Что тебе надо, Джоанна? – хочу, чтобы голос звучал безразлично.

- Зашла в гости к подружке, разве нужен повод? – опять улыбается.

Я не настроена шутить. Решаю, что буду и дальше молчать.

Так мы и сидим в тишине. Я пялюсь в потолок, Джоанна смотрит на противоположную стену. Опять эта стена! Будто заколдованная… Сначала Гейл, теперь Джоанна.

Рассматриваю ее еще раз. Ничего. Просто стена.

- Уходи, – говорю я Джоанне.

Наши взгляды встречаются. Может, я все-таки псих, но, кажется, я узнаю в ней себя. Мы чем-то похожи: одинокие и слишком гордые, чтобы признать это.