Феникс

— Странно… — Это капитан сказал по поводу анкеты Саида Исламбека. — Я никогда не думал, что там… — Он сделал паузу и едва кивнул куда-то назад. На восток, видимо. — Там сохранились люди с таким прошлым…

Надие высоко вздернула брови. Они и так гнездились довольно высоко и округляли ее большие глаза, а теперь совсем ушли от ресниц.

— Я не имею в виду вашу судьбу, фрейлейн Надие.

— Понимаю, господин капитан.

— Значит, сохранились… Очень странно.

Вспыхнула лампочка на внутреннем телефоне. Ольшер поднял трубку.

— Уже?

Кивнул.

— Ведите!

Надие машинально встала.

— Вы мне понадобитесь, фрейлейн, — произнес капитан. — Останьтесь.

Через смерть человека лежал путь на Моммзенштрассе, 55. Через смерть товарища. Боевого друга. Ни слова не сказано. Не пожали руки. Не открылась тайна. Хорошо, что не открылась. Для других. Но для Саида она должна была открыться. Должна была прозвучать. Иначе его появление в Берлине бессмысленно. Один на «необитаемом» острове. Чтобы он ни сделал, чтобы ни узнал, останется при нем и умрет с ним. Не станет оружием. А оружие это необходимо. За линией фронта, где идет битва. Где каждая весточка Саида — новый патрон в обойме.

— Вы Исламбек? — вопрос был задан по-русски.

На Саида глядели два серых острых глаза. Неповторимо острых. Они впивались. От них нельзя было избавиться, нельзя было уйти. Так почувствовал Исламбек еще у двери, когда переступил порог. Шел на эти глаза и опустился на стул, предложенный какой-то женщиной. Саид не увидел ее, вернее, увидел, но ничего не разобрал. Какой-то безмолвный силуэт. Тень какая-то. Опустился и смотрел на капитана. Взгляды были сцеплены.

— Да…

— Вы знаете, где находитесь?

Он знал. Он все знал. Еще до того, как появился в Берлине, до того, как пал товарищ на Бель-Альянс. Дважды проходил Саид по Моммзенштрассе, знакомился с этим хмурым каменным зданием со множеством окон. Таинственно и зловеще молчащих окон. Думал, как проникнуть в него, как пройти мимо дежурного эсэсовца. Пройти свободно в главное управление СС.

— Нет.

— И не знаете, конечно, с кем разговариваете…

Он должен был снова повторить «нет». Логика требовала. Не успел.

Эта женщина, этот силуэт приобрел дар речи. Сбоку, нет, почти перед ним, за противоположным краем столика прозвучал голос. Низкий. Спокойный. Но с ноткой официальной торжественности:

— Вас вызвал доктор Ольшер… — Женщина сделала паузу, видимо, глянула на капитана, получила санкцию и добавила: — Гауптштурмфюрер Рейнгольд Ольшер. — Что-то еще хотела сказать, но пресеклась на вздохе. Новой санкции не последовало. Запрет.

Он, Саид, сам мог продолжить пояснение: «Начальник “Тюркостштелле” главного управления СС». Приятный сюрприз. Как долго ждал этого Исламбек, как долго шел к господину Ольшеру. Ступил через смерть.

Его отправили из гестапо для проверки. На столе капитана папка, серая папка с орлом и свастикой. Личное дело Исламбека. Его личное дело.

— Вы выглядите моложе своих лет.

— Естественно.

Ольшер все еще держал Саида своим цепким взглядом.

— Как надо понимать вас?

— Я должен был не знать настоящего отца.

Зрачки капитана суживались. Превращались в две маленькие точки. Острие иголки вроде. И они кололи Саида.

— Все еще непонятно.

— Иначе меня бы не допустили в университет. Я не стал бы учителем.

Теперь зрачки расширились. В них удивление:

— Об этом ничего не сказано в анкете!

— Она составлялась до моей личной беседы с господином Чокаевым.

Кресло скрипнуло — капитан резко откинулся на спинку. Закинул голову. Ему надо было удалиться от Исламбека, издали глянуть на него. Понять, кто перед ним.

И вдруг заговорил быстро с Надие. По-немецки. Просил ее уточнить, какой характер носила беседа Исламбека с Мустафой Чокаевым. Что именно сказал Чокаев об отце Исламбека.

— Простите, господин капитан, я все понял.

— Вы знаете немецкий? — насторожился Ольшер.

— Их ферштее зи гут, абер дас шпрехен фельт мир швер, — с берлинским продыхом «р» произнес Саид.

— Вот как!.. — Капитан задумался. Потом улыбнулся. — Вы продолжаете удивлять меня, господин шарфюрер. Это приятно… в некотором смысле.

— Прошу прощения… Но мне не хотелось быть свидетелем вашего служебного разговора с подчиненным.

— Благодарю вас.

Он убрал свои глаза, этот гауптштурмфюрер. И кстати. Саид изнемогал под их взглядом. Нервы у него были напряжены до предела.

— Когда вы изучили немецкий язык? — снова по-русски спросил капитан.

— Еще в университете… Но без практики все рассеялось… Потом меня интересовал французский.

— Почему?

— Наш Мустафа жил в Париже… Я надеялся встретиться с ним на французской земле. На это рассчитывал и отец.

Ольшер снова задумался. Легкая тень недовольства прошла по его лицу. Прошла и оставила след у губ. Они чуть скривились.

— Так мог рассуждать лишь человек, оторванный от политики. Вы не в курсе движения националистов в предвоенные годы. Франция никогда не была матерью этого движения. Да она на это и не способна, господин шарфюрер.

— Но ведь Чокаев и его сподвижники жили за пределами Германии.