Джеймс сияет мне улыбкой в последний раз, а потом снова спешит в магазин.
Как только он уходит, Феникс спрашивает:
— Готова?
— Ага, — отвечаю я. Он хватает сумки с моими покупками раньше, чем я это осознаю, и укладывает их в багажник своего грузовика.
Глава 10
Я сажусь на пассажирское сидение и пристегиваюсь. Феникс молча сворачивает налево к дороге, что ведет нас из города.
— Ты собираешься поехать на пикник к Джеймсу? — с надеждой спрашиваю я. Мне и вправду хочется пойти с ним. Может, это даже смогло бы сойти за свидание.
— Вряд ли, — отвечает он, и сердце сжимается от разочарования. Он склоняет голову в мою сторону. — А ты?
— Ну, я сказала, что смогу, но еще не решила.
— Почему?
— О, ну, причины как таковой нет. Мне просто не нравится ходить на те мероприятия, на которых я не знаю гостей. Все закончится тем, что я сяду в уголочек, потягивая свой напиток, и поговорить мне будет не с кем.
— Это причина.
— Думаю, да.
Он улыбается и нежно спрашивает.
— Ты бы хотела, чтобы я взял тебя с собой?
— А?
— Тогда ты будешь знать хотя бы одного.
— Думала, ты сказал, что не идешь.
— Я просто сказал, что это маловероятно, а не что я не пойду.
— Ох…
— Ладно?
— Эм, тогда ладно. Да, я бы хотела пойти с тобой. — Сердце начинает биться быстрее, и я пытаюсь не думать о том, насколько сильно покраснела.
Он дьявольски улыбнулся.
— Тебе просто нужно было спросить, дорогая. Кроме того, мне не нравится мысль о том, что Джеймс приберет тебя к рукам. Он слишком стар.
— Слишком стар для чего?
Феникс поднимает бровь.
— Слишком старый для тебя, моя сладкая.
— Ну да. Ему вот-вот будет сорок. Он просил прийти меня не в таком ключе. Он просто был милым.
Феникс издает низкий горловой рык.
— Если бы ты могла видеть, как он смотрит на тебя, ты бы знала, что это правда. Я хотел ударить этого ублюдка.
— Феникс! — выдыхаю я в ужасе (и немного польщенная).
Он тянется ко мне и сжимает мое бедро рукой.
— Это смешно. Мы едва друг друга знаем, а я уже не могу вынести даже мысли о том, что другой мужчина тебя касается. Джеймс думает, что из-за нехватки холостяков в этом маленьком городе у него есть шанс с тобой. И это меня злит.
— Я хочу, чтобы меня касался только ты, — шепчу я так тихо, что даже не уверена, расслышал ли он.
Но потом он широко улыбается, снова сосредотачиваясь на дороге. Он не говорит ни слова, но его рука остается на моем бедре, и я знаю, что он меня слышал.
Когда мы возвращаемся, Феникс заезжает на мою подъездную дорожку, и я расстегиваю ремень безопасности. Он выходит из машины, достает мой пакет из багажника и вручает его мне.
— Так… увидимся завтра на пикнике? — неуверенно спрашиваю я.
— Заберу тебя в шесть, — говорит он и тянется к моей руке.Феникс подносит ее к губам — его взгляд прикован к моему — и оставляет долгий поцелуй на моей коже. Я дрожу. Он улыбается, а потом возвращается к внедорожнику и едет к себе.
Разыскивая в сумочке ключи, я вижу сидящего у порога Джеффри.
— Снова за ужином пришел? — спрашиваю я, а он громко мурлычет.
Я открываю дверь, чтобы его впустить, и он проходит прямо на кухню. Гарриет гордилась бы мной за то, что я ухаживаю за этим бродягой. Она всегда была кошатницей.
Я кладу пакеты с новенькими садовыми инструментами на пол рядом с обеденным столом, а потом сажусь расшнуровать ботинки. Ноги болят из-за того, что я весь день стояла у доски. Слишком устала, чтобы готовить ужин, поэтому беру из холодильника упаковку ветчины, открываю ее и кладу на пол, чтобы съел Джеффри.
Голодной я себя не чувствую. Напряженные дни притупляют аппетит. Я жду, пока доест Джеффри, и выпускаю его. Чувствуя музыку на пальцах, я прохожу в гостиную, сажусь за фортепиано и остаток вечера провожу в репетиции песен.
На следующий день я с чашечкой чая бездельничаю в своем саду под умеренным солнцепеком. «Хорошо для барбекю», — думаю я. По стене дальней стороны сада вьется виноградная лоза. Я развлекаюсь тем, что прослеживаю эти витиеватые узоры, завершающиеся массивным клубком под каменной стеной.
Все утро я дергала сорняки, но до сих пор не продвинулась дальше половины всего объема работы. Я хочу сделать один из тех восхитительных садов, где каждая клумба с травой или цветами математически сегментирована. Однако это, наверно, превосходит мой ограниченный опыт.
Делаю глоток чая, но он уже остыл, а сахара на дне слишком много. Все в животе сжимается — это напоминает мне о том, что моя мама любила, чтобы чай был холодным и сладким. Она оставляла чайный пакетик в кипятке до тех пор, пока вода не становилась черной, как смола, а потом добавляла молоко и три ложки сахара с горкой. И оставляла его до тех пор, пока он не остынет. Я думала, что холод и чернота маминого чая сопоставима с холодом и чернотой ее сердца.
Я могу почувствовать запах сигареты в ее руке, и все в животе снова переворачивается от мысли о холодном сладком чае. У нее были светлые и хрупкие от постоянного домашнего окрашивания волосы. И ее взгляд на меня, полный абсолютного потрясения, тут же вспыхивает в моей памяти. Я одна не была похожа ни на маму, ни на папу. И это ее ставило в тупик.