Феникс (СИ)

   Стены - не гладкие, а как бы состоящие из многоэтажных аркад - обросли мхом и даже как будто водорослями. И под слоем этой странной растительности вдруг начинают угадываться какие-то не вполне явленные образы, существа, какие-то предметы, вещи... И все они были словно бы продолжением друг друга. Постепенно, по мере моего продвижения, вещи приобретали зеркальную поверхность, и в каждом предмете я видел свое отражение. Значит, думалось мне, они все-таки не утрачивают индивидуальности. Тут я понял, что и думаю-то я как во сне - чьими-то готовыми формулировками. Я понял, что этот мир сам по себе не обладает никакой природой. Реальность этих вещей является порождением сознания. Они меняли свой облик, по мере того как я на них пристально смотрел.

   Опять же, так бывает только во сне. Неужели я заснул в самый неподходящий момент? Или от страха впал в кому?

   Я пытаюсь проснуться, обычно я легко это делаю, когда мне снятся кошмары. Надо там, во сне, закрыть глаза так, чтобы почувствовать собственные веки. А потом открыть глаза.

   Бесполезно. После десятка попыток, я все еще в башне. Я иду вперед и не слышу своих шагов, словно нахожусь в радиостудии с прекрасной звукоизоляцией. Такой тишины я не ощущал никогда. Не слышно было даже шума в ушах, неизбежного в таких случаях. Это была АБСОЛЮТНАЯ тишина. Мне становится страшно. Кажется, вещи и образы коварно притаились и только ждут сигнала наброситься на меня.

   С несказанным облегчение я, наконец, попадаю из мира безмолвия в огромный зал. Высоченный потолок его и далекие стены скорее угадываются, чем видятся. Как морской горизонт в утреннюю пору. Здесь уже нет тишины. Далеко-далеко слышен шум, напоминающий морской прибой. Я иду к незримому морю, и предо мной, словно видения, возникают фигуры людей. Их много, и все они с разных сторон света направляются в одну точку, в которой нахожусь я. Останавливаюсь. Они тоже замирают. Поднимаю руку, они подражают мне. Тогда я догадываюсь, что вся эта толпа - всего лишь мое собственное зеркальное отражение. Это помещение имитирует комнату с зеркальными стенами. Гляжу вниз, под ноги, смотрю на потолок - и везде вижу свое отражение. Я в окружении самого себя, размноженного в бесконечном количестве экземпляров. Ум заходит за разум. Я пугаюсь того, что не могу в точности сказать, кто из них настоящий я, а кто - отражение.

   Доведенный до отчаяния, закрываю глаза, углубляясь в себя. "Да вот же я", - говорю, обхватив себя за плечи. Когда открываю глаза вновь, отражений уже не было.

   Зато стоит передо мной женщина. Вернее, монумент женщине в образе скорбящей матери, несомненно, отлитого из металла, высотой с девятиэтажный дом. В чугунном лике я узнаю Владлену, закутанную в какую-то хламиду. Не успеваю я прийти в себя от изумления, как лицо у женщины меняется с легкостью перетекания ртути, и я вижу, что это Инга. Я ошеломлен. А женщина уже приняла облик моей матери, потом - какой-то полузнакомой женщины... Образ был текуч, как вода в быстром ручье. Эта была абстрактная женщина. В ее лице попеременно отражались лица всех женщин, которых я когда-либо знал, даже мельком видел случайно.

   "Кто ты?", - спрашиваю я женщину-с-тысячью-лиц. "Я - Мать-королева, Прародительница муравьиного народа, Повелительница всего, что ты зришь", - отвечает она металлическим голосом, на время приняв облик известной дикторши национального канала телевидения Литавии. "В таком случае, я - земной червь", - отвечаю я смиренно. "Что тебе нужно в Моем Городе?", - гремит в зале грозный глас белокурой Герды Петрис. "Я ищу своего товарища", - отвечаю я и мысленно представляю облик рядового Куприянова. "Этого?", - задает вопрос Мать-королева, и я вижу возле себя скорбную тень нашего казака. Он без оружия и без одежды, словно новобранец перед армейской призывной комиссией. Только вид у него куда более плачевный, чем у новобранца. Он склонил голову на грудь и как будто спит стоя. "Да, - отвечаю я, - отдай его нам". - "Вы убили Моих солдат", - с астматическим придыханием выдвигает обвинения дородная Мать-королева в образе Валерии Новодворской. "Это была самозащита", - пытаюсь оправдаться я. "А твой воздушный налет на дорогу? Тоже самозащита? Ты предал ужасной смерти ни в чем не повинных рабочих..." - "Я искренне раскаиваюсь в содеянном... Прошу меня простить, я не ведал, что творю". - "Забирайте своего собрата и покиньте Мой Город. Очень быстро. И не возвращайтесь сюда. Иначе". - "Благодарю Вас, Ваше Величество", - низко кланяюсь я женщине в образе Екатерины Великой, и беру за холодную безвольную руку рядового Куприянова.

   - Папа! - удивляется он, - Как ты здесь оказался? Ты же у...

   Слова застывают у него на губах, растрескавшихся, страшных.

   - Все позади, Витя, - успокаиваю своего воина. - Сейчас пойдем к ребятам...

   Я перекидываю руку "сыночка" себе через шею. Он очень тяжел и мокр от пота. Стеклянные его глаза безумны, как у обкурившегося наркомана.

   Мы направляемся в сторону света.

   - Не туда! - останавливает нас Мать-королева в облике Марии Стюарт. - Вам туда еще рано. Назад идите.