Феникс (СИ)

   Златовласая подруга веселого парнишки так же молода и смешлива, и наряд ее, с моей точки зрения, столь же легкомыслен. Я выгляжу лет на сорок и кажусь им древней мумией, вышедшей погулять из запасников музея. Если бы они знали, сколько мне лет на самом деле...

   - Да вот, - отвечаю я серьезно, - говорят, что вода из этого источника, кроме всего прочего, еще обладает свойством возвращать молодость. Хочу попробовать...

   - Маринка, слыхала? - заливается парнишка веселым смехом. - Мы рискуем омолодится до ясельного возраста!

   Пока они надо мной потешаются, я вновь набираю в ладони жидкий горный хрусталь и повторяю процедуру омовения. При этом я отворачиваюсь, стараясь закрыть лицо руками, а когда вновь окидываю взглядом парочку, то их смешки застревают у них в горле. Ребятки, поперхнувшись, застывают в нелепых позах. На них смотрит парень лет восемнадцати, в точности такой, каким я был во времена свидания с дамой из Болатово. Впрочем, трансформацию лица я провел не глядя в зеркало и запросто мог ошибиться. Но я максимально отчетливо представил свою фотографию тех лет. Судя по их лицам, шутка моя удалась.

   - Хватко! - побледневшими губами произносит парень и подтягивает сползшие "бермуды".

   - Я распухаю предметно, - соглашается ошарашенная девица, но ее одолевают некоторые сомнения, которые она тут же спешит прояснить. - Скажите, а лицо у вас так и останется серым?

   - В каком смысле? - отступаю я на шаг, начиная догадываться, что где-то напортачил.

   Златовласая подносит к моему носу карманное зеркальце, и я вздрагиваю, увидев свое отражение. Я молод без сомнения, но кожа лица и часть шеи имеет какой-то странный, совершенно неживой, мертвенно-серый оттенок. Болван! Цветных фотографий тех далеких лет у меня почти не было. И я совершенно машинально скопировал лицо с фотографии ЧЕРНО-БЕЛОЙ.

   - Наверное, это какой-нибудь побочный эффект, - отвечаю я с видом ученика, проведшего неудачный химический опыт. - Полагаю, кратковременный...

   И точно. Вскоре лицо мое уже играет всеми красками жизни. Я прощаюсь с ребятами и бегу в припрыжку к движущемуся тротуару. "Ну, герой, герой, - отчитываю я себя. - Без выпендрежа никак нельзя обойтись? К чему эти детские забавы? Теперь к водопаду ринутся не только влюбленные, но и старики, в надежде омолодиться. Родится еще одна легенда..."

   Выехав из треугольной рощицы, темно-зеленым бархатом покрывающей склоны ближайших холмов, я ступаю на твердую землю Святой долины. Здесь кончается самодвижущаяся дорога. Я бодро шагаю по хрустящему гравию дорожки, потом - по розовой брусчатке, наслаждаясь силой и легкостью тела. Люблю солнечное утро, когда кажется, что все еще впереди. Прохожие - чистые, свежие, словно только что из-под душа - идут одетые в легкие светлые одежды с короткими рукавами. В утреннем мареве энигматической фата-морганой дрожат, исчезают, как лед на солнце, и чудесным образом вновь проявляются монументальные очертания "Дома Хумета".

   У дверей Пантеона всегда змеится очередь. Здание усыпальницы представляет собой ступенчатую пирамиду, наподобие тех, что строили ацтеки. Величие и простота. Мудрая мощь. Базальтовые блоки отшлифованы до зеркального блеска. Траурные тона. Чем-то это сооружение напоминает мавзолей Ленина. Черные металлические врата отворены. По бокам, попарно, стоят недвижно, точно статуи, курсанты военно-космической Академии - почетный караул. На выступе карниза виднеется простая надпись новой кириллицей: "ХУМЕТ".

   Склонив голову, я вхожу в коридор, ведущий вглубь пирамиды. После жары и яркого солнца сразу, как в воду, окунаешься в прохладный сумрак. Тотчас стихают разговоры взрослых, и даже неугомонные дети умолкают, настороженно вытаращив глазенки. Охваченный ощущением дежа вю, я вместе с другими паломниками продвигаюсь по коленам коридора. Иногда рука бдительного стража предупредительно касается моего локтя, это значит, что под ногами ступени и нужно соблюдать осторожность. Так постепенно, короткими лестницами спускаемся мы в подземный этаж.

   Сумрачный зал. В его центре на постаменте из черного камня стоит беломраморный саркофаг, искусные украшения которого выполнены в стиле древних кельтских орнаментов. Саркофаг в точности такой, как некогда рассказывал о нем летчик Петров, только отсутствует крышка. Вместо нее - прозрачный колпак, освещенный изнутри мягким янтарным светом. Мумия Великого Хумета, одетая в черный мундир, покоится на ложе, затянутом алым бархатом. Руки вытянуты вдоль тела. Лицо, цвета потемневшего воска, точно живое - эффект освещения точечными светильниками, искусно скрытыми от глаз. Каким чудесным составом ученые восстановили прежний облик Великого джентри, для меня непонятно. А может быть, останки вовсе не подлежали реставрации, и это всего лишь муляж, восковая фигура, а настоящая мумия хранится где-нибудь в другом месте? Резон простой: народ должен лицезреть вождя в неискаженном виде. Народу нужны, так сказать, нетленные мощи. Впрочем, меня это не должно касаться. Я не вмешиваюсь в политику новой расы.