Он, как обычно чмокнул в трубку и отключился. Ноги подкосились, и я почти упала на диван и разревелась. Отец тут же оказался рядом. Он утешал, гладил по голове. Я затихла, ушла к себе собирать вещи. Но снова и снова плакала. Как я уеду от него? От них. Не прощаясь. Но чемодан постепенно заполнялся, билет был заказан, решение принято.
Я почти не спала. Как же круто изменилась жизнь. Утром я была счастлива, я собиралась быть счастливой всю жизнь. А теперь у меня впереди столько нового и интересного. Но это ни капли не радует, а рвет сердце, заставляя его истекать кровью.
Папа обещал отвезти меня в аэропорт. Он даже отменил работу ради меня.
Глядя в окно, я снова размазывала по щекам слезы. Предательница. Я просто удираю. Бросаю их обоих так жестоко. Сердце ныло, а разум убеждал, что так будет лучше, правильнее. Но я не выдержала.
— Папа, сверни тут, пожалуйста. Давай проедем через Маяковского.
— Что? Зачем, Ирсуль? Так все пробки соберем. Мы не опаздываем, но…
— Пожалуйста, — заныла я. — Так надо. Я хочу Катю увидеть.
Отец нахмурился, но сказал:
— Ладно. Говори, где остановить.
Я показала дорогу до садика и выпрыгнула, едва мы припарковались. Катина группа как раз вышла на прогулку. Воспитатель была не очень довольна, но все же разрешила нам поговорить.
— Ирсен, — звонко взвизгнула Катя. — Ты меня забираешь? Поедем веселиться?
— Привет, золотко. — Я отвела ее в сторонку и присела на корточки, чтобы быть на одном уровне и смотреть в карие, как и у ее папы, глаза. — Я заехала попрощаться.
— Что? Ты уезжаешь? — она моментально сникла.
— Да, Кать. Так вышло. Нужно срочно ехать.
— Надолго?
— Не знаю. Как получится.
— Я буду скучать по тебе. — Маленькие ручки, как обычно, крепко обняли меня. — И папа тоже будет. И Бобс, даже Флинт. Тебе обязательно уезжать?
— Да, это по работе, — врала я от души. Не нужна мне была никакая работа. Даже в Париже. Но…
— Папа сказал, что он сам может нас прокормить, и тебе не надо работать.
— Папа твой молодец. Я люблю его очень.
— А меня?
— А тебя еще сильнее, милая.
Катя стиснула меня, словно старалась задушить.
Уперевшись коленом в грязный снег дорожки, я обнимала ее, казалось, целую вечность.
— О, ребята в снежки играют, — заметила она, по-детски быстро переключаясь. — Приезжай скорее, Ирсен.
Помахав мне, Катя убежала к друзьям. Я поднялась и вернулась в машину.
— Дочка его? — спросил отец, поворачивая ключ.
Я кивнула, не в силах что-то ответить. До аэропорта мы ехали молча. Прощались тоже без лишних слов. Папа просил звонить чаще, я обещала, что буду. Обнялись, и я пошла на посадку. Через три часа меня уже встречал шумный Домодедово.
Набрав номер из журнала вызовов, я попросила соединить с Альбиной.
— Добрый день. Это Ирсен Дадиани. Я в Москве. Встреча в силе?
Глава 25
Ненавижу летать. Особенно приземление.
— Ирсен, сегодня ложись пораньше. Ты с этими перелетам отвратительно выглядишь. Круги под глазами — ужас просто, — тараторил Алекс, пока самолет снижался.
— Ты тоже мне очень нравишься, — саркастически бросила я своему агенту.
Правда, злиться на него не могла. Свей болтовней он отлично отвлекал от неприятного ощущения из-за перепада давления и кучи печальных мыслей, которые стали одолевать, едва я узнала, что следующая съемка назначена в Москве.
Два месяца вдали от дома. Париж, Милан, Лондон, Берлин, Гонг-Конг, Пекин, Токио, Стамбул. Я исколесила всю Европу и Азию, хотя практически ничего не успевала посмотреть. Постоянные перелеты, съемки, новые лица, слова, которые я не понимала, интонации, который часто пугали. Без Алекса я бы свихнулась, это точно. Повезло, что он вызвался быть моим агентом. Ушлый проныра, болтливый и приветливый, он, можно сказать, сам себя назначил, не особенно интересуясь моим мнением. Практически так же бесцеремонно Алекс навязывал меня для съемок. Даже самые крутые кастинг-менеджеры терялись от его напора. Уверена, пятьдесят процентов моих контрактов — это заслуга агента. Сама бы я, конечно, пришла бы, постояла, поулыбалась, но подать себя не очень умела. А вот Алекс умел. Подать, продать, пропихнуть, влезть в зад без мыла. Это все по него. Гиперактивный менеджер сделал так, что мне практически было некогда скучать по дому, по отцу, подругам. По Гоше и Кате.
Сплошная гонка, а не жизнь. Если я ложилась спать, то моментально отключалась. Сказывались перелеты, смена часовых поясов и съемки-съемки-съемки. Лишь иногда я замирала. Бывало, что прямо во врем фотосессии. Накатывали воспоминания о первой встрече с Гошей, как он снимал меня в кабинете. Или как мы целовались в студии, а потом он усадил меня на стул. Вспоминала его голос, прикосновения, ласки, заботу, нежность. И сердце щемило.
— Ирсен, ты с нами? — окликал обычно фотограф, замечая мой стеклянный взгляд.
Я брала себя в руки и продолжала работать, сосредотачиваясь на задачах, которые ставил передо мной совсем не Гоша.
— Господи, чего такой холод? Ветрище жуткий, — ежился Алекс, кутаясь в щегольской бомбер с цветочным принтом от Дольче.
— Дым отечества, — усмехнулась я.