Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни

Сегодня она решает заняться приобретением подарков. Она хочет отправить их в Рим матери и младшей сестричке Пенелопе (сплетничают, что та на самом деле ей не сестра, а дочь, но кого это касается). Туллия выбирает лучшие украшения и безделушки, самые яркие и дорогие ткани, ведь где, как не во Флоренции – мировом центре ткачества, запасаться ими.

– Это материи для моей матери. Я обязана своей маме всем, – позже рассказывает она своему покровителю, тому самому человеку, который умеет не хвастаться. Туллии он нравится: она, слава богу, еще в ранней молодости достигла того уровня, чтобы быть только с теми, кто ей нравится.

– Удивительный день, – отвечает он, – сегодня я услышал от Туллии банальность! Так разве бывает? Надо поставить на скачках на какую-нибудь темную лошадку, раз уж сегодня день небывальщин.

– Ты не понимаешь! – она шутливо бьет его кулачком в бок. – Да, у меня отличная память и быстрые реакции, но именно мать сделала меня такой, какая я есть. Только благодаря ей я абсолютно свободна – живу где хочу и занимаюсь тем, чем хочу. Не слушаюсь ничьих приказов. И имею для этого достаточно денег. У меня нет ни отца, ни мужа, который командовал бы мною, как рабыней, запрещал делать то, что я люблю, и приказывал любить то, что я ненавижу. Сегодня мне хорошо с тобой, а тебе хорошо со мной, но, как только это изменится, мы расстанемся за секунду. Ведь мы не связаны кандалами законного брака, из которого выход для женщин – только смерть.

– Кажется, ты не очень уважаешь это таинство, ай-ай-ай!

– Выход из него – только смерть, причем, если выхода из брака ищет муж, – это будет не просто смерть, а ее убийство. А ведь это бывает так часто, особенно у вас, у знати, ведь замешаны деньги и это ваше «чувство чести»…

– У меня начинает складываться ощущение, что ты презираешь мое сословие, дорогая.

– Я очень многое не уважаю и презираю. Чем я тебе, собственно, и нравлюсь, не спорь.

– Действительно. Итак, ты начала петь хвалы своей матери.

– Моя мать Джулия Кампана родилась под Феррарой в очень простой семье. Она была удивительная красавица, и в юности ей казалось, что благодаря этому ей подвластно все, любой мужчина. Первый большой щелчок по носу она получила на родине, куда вернулась, узнав, что местный герцог Альфонсо овдовел и скучает. Она считала, что ее красоты достаточно, чтобы покорить его, но одна местная девица увела его прямо из-под носа у мамы. Такие поражения не забываются, они скрипят на зубах, как песок, причем годами. Тогда она выучила, что если у мужчины есть идеал внешности и ты в него не вписываешься, то это может привести к неудаче. Потом в Риме она стала спутницей кардинала Луиджи Арагонского, моего отца.

– Погоди, это же о твоей матери рассказывают какую-то забавную историю про дорогу?

– Ну это старый анекдот. Но правдивый! Папа Лев Х решил проложить новую дорогу в Риме, и на ее строительство были направлены подати, которые платят жрицы любви всех сортов. И вот улица замощена, мама идет по ней, и тут ее толкает какая-то разодетая дама, из богачей или знати, и требует уступить дорогу. Мама раскланивается: «Донна, простите меня, конечно же, у вас больше прав идти здесь первой, чем у меня». Эта шутка передавалась потом из уст в уста, и это помогло маме запомнить, насколько важна репутация.

– Так, значит, потом были и другие щелчки по носу?

– У любого взрослого их много, если только он разумен. В Риме мама держала дом, куда приходили многие, в особенности священники. Как ко мне сейчас – приятно проводить время за беседами между собой, ужинать, слушать музыку. К этому времени она научилась прекрасно петь и музицировать – вы, интеллектуалы, такие избалованные, любите, чтобы женщина, встречающая вас лаской, вдобавок и плясала красиво, и на стол умела накрывать изысканно, и беседу поддерживать.

– Что плохого в том, чтобы везде искать красоту?

– Мама очень умна, но ее раздражало, что те разговоры, которые порой эти попики-поэты вели у нее за обедами, слишком умны и наполнены непонятными именами старых покойников. Она чувствовала, что ей не хватает образования: примерно тогда она только научилась писать. А потом у нее родилась я. И когда я немного подросла, мама поняла, что хорошей куртизанки из меня никак не выйдет.

– Интересный вывод! – мямлит ее собеседник, из позы которого в данный момент совершенно очевидным образом следует, что куртизанка из Туллии – непревзойденная.

– Я подросла и оказалась тощей, угловатой. Носатой! Очевидно было, что не сделаю карьеры красотой и сладостностью. Но было ясно, что я все быстро схватываю и отлично запоминаю. Копить приданое, выдать меня замуж? Меня, внебрачную дочь куртизанки от священника? Конечно, можно, но мать не желала мне такой судьбы. Она тоже считает, что свобода – лучше, даже с позорными налогами и дурацкими законами против проституток.

– Честно тебе скажу, чтобы терпеть супругу с твоим резким языком, нужно, чтобы у нее было огромное приданое и очень влиятельные родственники, – отвечает ее собеседник.