Феномен

Что сказать по своему хранилищу? Содержимое его, особенно в части припасов, практически полностью было мной использовано и постепенно заменено на более современные аналоги. Да и занимают они едва пятьдесят тонн, это мой НЗ: сорок тонн – это топливо и масла разных марок, а ещё десять тонн – кристально чистая горная вода. Моя личная коллекция оружия из того, что я добыл, осталась нетронутой, я её ещё и пополнил современными образцами, нашими и заграничными.

Из техники у меня остались один вездеходный плавающий «Кюбельваген», «Опель-Блиц» и мотоцикл БМВ, остальное выцыганили киношники для съёмок фильмов о войне: я ведь был известным коллекционером раритетной техники. Из танков я сохранил оба Т-40, Т-38М и Т-34-85. Как ни крути, я был и остаюсь танкистом, от этого уже никуда не денешься. И пусть моя последняя должность – командир роты, профессиональная деформация состоялась. Я люблю танки.

Так что кроме всего прочего была у меня в хранилище ещё одна бронемашина. Я немало стран посетил за это время, хотя официально родину не покидал, границы Союза пересекал незаконно. И вот в шестьдесят третьем году я оказался в Египте, а туда как раз доставили морем танки ИС-3М. Весит этот танк сорок девять тонн, но я не смог пройти мимо и один из них, новенький, спёр после разгрузки в порту, а помимо него ещё на пять тонн боеприпасов набрал.

Глава 8. Схватка и новая жизнь

Таким образом, на момент гибели хранилище было практически полное, оставалось около тонны резерва. Были там советские армейские грузовики: ГАЗ-63, ГАЗ-66 и ЗИЛ-157, ну и пара УАЗов. Гражданской техники было меньше, всего две единицы: чёрный ГАЗ-24 «Волга» и оранжевый «Москвич-412». Кроме того, я всё же пополнил свой запас авиатехники: у меня был один вертолёт «Хьюи», угнанный у американцев в Панаме (во Вьетнаме при мне войны не было), и угнанный у тех же пиндосов новый поплавковый самолёт модели DHC-2 Beaver, их канадцы делают.

Сталин прожил до шестьдесят первого, хотя с поста главы государства ушёл ещё в пятьдесят седьмом. Молодец, здорово давил националистов в лесах Украины, я сам тому свидетель. Приговоры были в основном расстрельные или пожизненные: пусть отстраивают Союз после войны. Кроме того, он не отдал Белосток и другие земли, выселив всех поляков на территорию Польши. Вёл жёсткую политику и оставался крепким хозяйственником. Нагнул и финнов, и румын как союзников немцев.

Сталин не дал американцам создать ядерную бомбу, у нас она раньше появилась. Взорвали на полигоне, пригласив свидетелей из других стран. Это произвело впечатление и сильно изменило политику в отношении Союза.

Восстание в Венгрии было, я поучаствовал в нём инкогнито, немало венгров на тот свет отправил. Этот народ в Империалистическую и Гражданскую немало зверств в России творил, наших тысячами вешали, в основном гражданских. Вот я им и мстил, пулемётом с крыш по толпам протестующих неплохо поработал. А Сталин вбил восстание в землю, потери они понесли огромные. Командовал там Рокоссовский, маршал Победы, а Жуков погиб в сорок четвёртом от пули бандеровца: обстреляли их штабную колонну.

Потом на пост главы государства встал неизвестный мне Панов, взращённый Сталиным: готовил тот себе преемника, ещё как готовил. На момент моей гибели Панов всё ещё был у руля, и руководил он хорошо. Правда, помощь оказывал разным странам, в том числе и каннибалам из Африки, но не просто так: в обмен Союз имел на разных морях несколько своих военных баз и городов, построенных на выкупленных землях. Тот ещё еврей этот Панов, хотя по национальности русский-белорус.

Берия до самого своего выхода в отставку в шестьдесят пятом руководил сначала НКВД, потом КГБ, и на момент моей гибели был жив, проживал в Крыму, в своём доме.

В общем, мирная жизнь, похожая на брежневский застой. Красота. Но развитие всё же шло, мне со стороны это было заметно. Письма я больше не писал, в сорок первом отправил последнее. Считаю ли я себя причастным к таким заметным изменениям в истории? Скорее частично. Я дал толчок своими письмами Сталину, остальное они сделали сами. Потери в войне по последним подсчётам составили девятнадцать миллионов и шестьсот тысяч – тоже много, но куда меньше, чем в моей истории. Этим я гордился, хотя, вздыхая, всё же сетовал, что можно было обойтись и меньшими потерями.

Теперь по моей гибели: нельзя сказать, что я погиб банально. Летел из Москвы, где у меня были дела, в аэропорт Сочи, чтобы потом вернуться домой в Геленджик. Я уже пять лет работал над книгой о попаданце в прошлое, это была уже третья, первые две вызвали фурор и издавались миллионными тиражами. В Москве, имея допуск в архив Генштаба, я изучал бое вые материалы сорок первого года по западной границе и хотел пообщаться с очевидцем.