Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

Возобновить следствие по этим делам и передать их в суд в обычном порядке нецелесообразно, так как, во-первых, это отвлечет арестованных специалистов на длительное время от работ по проектированию важнейших объектов… и, во-вторых, следствие не даст по существу положительных результатов вследствие того, что арестованные, находясь длительное время во взаимном общении во время работы, договорились между собой о характере данных ими показаний на предварительном следствии[256].

Обходясь без такой формальности, как суд, Берия разделил арестованных на три группы с разными сроками заключения: по десять, пятнадцать и двадцать лет лишения свободы[257]. Берия считал, что заключенные будут трудиться с бóльшим желанием, если обещать им возможность суда в будущем, который, возможно, скостит им сроки за хорошую работу.

Условия жизни в тюремных бюро были намного лучше, чем в сибирских трудовых лагерях или обычных тюрьмах НКВД, таких как Лубянка или Бутырка. Новоприбывшие заключенные не верили своим глазам. Ходили слухи, что Туполева, арестованного в 1937 году за то, что он будто бы был «главой антисоветской вредительской организации и французским шпионом», доставили в Болшево с узелком в руках, в котором хранились пайка хлеба и несколько кусков сахара, и он отказывался расставаться с этим узелком даже после того, как ему сказали, что в этом лагере хорошо кормят[258]

. Кербер, автор знаменитой «Туполевской шараги», вспоминал, что «после лагерей такое питание без физического труда способствовало тому, что из скелетов мы стали приобретать человеческий облик» [Кербер 1999: 134]. Берия быстро отреагировал на жалобы заключенных о плохом качестве кормежки и приказал руководству тюрьмы улучшить пайки [Жуков 2006а]. В авиаконструкторском бюро Туполева работа обычно начиналась в девять утра и продолжалась до семи вечера с часовым перерывом на обед. После начала войны условия работы ухудшились. Храпко, работавшей в шарашке в Казани, вспоминал о нехватке топлива для обогрева цехов, четырнадцатичасовом рабочем дне и питании, которое стало плохим, а иногда несъедобным [Гуревич 2009].

Рис. 4.4. Здание КОСОС, где располагалось ЦКБ-29, сегодня. © Кирилл Глебов, 2015

Группа Туполева какое-то время работала в Болшеве, но затем переехала в большое здание, принадлежащее московскому заводу № 156. Заключенные трудились на первом этаже дома на улице Радио, а под ними на трех верхних этажах находились большие общие спальни, в которых жили двести человек. Заключенным было позволено гулять по плоской крыше здания КБ, огороженной решетками; они называли ее «обезьянником». Специалисты всегда находились под вооруженной охраной, которая следила за всеми их разговорами и не оставляла их наедине друг с другом, за исключением времени сна. Все окна и двери были защищены решетками. Многие заключенные тяжелее всего переносили изоляцию от внешнего мира: информация о внешних событиях строго дозировалась, а семьи арестованных ничего не знали о судьбе своих близких – даже то, были ли они живы. Это изменилось после 1940 года, когда заключенным разрешили десятиминутные свидания с родственниками в Бутырской тюрьме раз в несколько месяцев. Социальная структура КБ существенно осложнялась присутствием в нем вольнонаемных специалистов, которые находились в подчинении у «врагов народа», но могли уйти домой в конце рабочего дня. Некоторые из бывших заключенных вспоминали, что отношения между этими двумя группами были по большей части теплыми, однако другие пишут об отчужденности и о том, что вольных специалистов воспринимали как сотрудников НКВД, настроенных против заключенных[259]. В авиационном бюро Туполева ЦКБ-29 (рис. 4.4) около тысячи вольнонаемных инженеров ежедневно отчитывались о проделанной работе своим заключенным руководителям, перед тем как уйти вечером домой [Соболев 2000: 52].