Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В эпоху позднего сталинизма система шарашек раздулась до небывалых размеров. Произошло это в основном благодаря тому, что МВД сделало спецтюрьмы фундаментальной частью производственной экономики Гулага, включающей в себя добычу ценных металлов на востоке СССР и масштабное строительство. На самом деле объем капитального строительства, выполненного руками заключенных, почти удвоился в период с 1949 по 1952 год, что приблизительно совпадает с пиком третьей волны шарашек [Khlevniuk 2003: 53]. Одним из важнейших элементов этой новой системы стало созданное МВД в 1949 году Особое техническое бюро № 1 (ОТБ-1), в котором работали геологи и металлурги. Их задача заключалась в поиске и исследовании руд и минералогических образцов полезных ископаемых, очистке руд и минералов (особенно сурьмы, используемой в аккумуляторах), разработке процессов переплавки руд и металлоконцентратов и проектировании нового оборудования для добычи, обработки и обогащения руды[268]. Это конструкторское бюро, имевшее филиалы по всей Восточной Сибири, подчинялось одновременно Енисейстрою – крупному отделению Гулага, заведовавшему десятью трудовыми лагерями, – и старому Четвертому спецотделу МВД, которой вновь возглавил руководитель военной сети шарашек и ветеран службы В. А. Кравченко[269]. А система шарашек продолжала расширяться. В ноябре 1949 года Четвертый спецотдел МВД и администрация Гулага совместно организовали еще пять конструкторских бюро, которые должны были комплектоваться из «спецпоселенцев… имеющих высшее и среднее техническое образование». О важности работы этих заключенных говорилось прямым текстом. Они должны были заниматься «научно-исследовательскими и проектно-конструкторскими работами» для «максимального использования экономических ресурсов во вновь осваиваемых предприятиями и стройками МВД СССР отдаленных районах Союза»[270].

Из мемуарной литературы вырисовывается сюрреалистичная картина послевоенной шарашки. В. Г. Переломова, вольнонаемная сотрудница ОТБ-1, вспоминает разношерстную команду заключенных, трудившихся в глухом районе Сибири: бывшие профессора, геологи, эксперты в области металлургии, специалисты по петроглифам, фотографы и даже художники, составлявшие макеты официальных отчетов для МВД. Время от времени организовывались научно-исследовательские экспедиции в неисследованные районы тайги, а иногда узники умирали от болезней, подхваченных в тюрьме. Из почти двух сотен заключенных практически все были политическими, осужденными по печально известной 58-й статье. Переломова познакомилась со своим будущим мужем Ю. Ф. Погоней-Стефановичем в лагере, где, вопреки всем обстоятельствам, между ними вспыхнуло романтическое чувство[271]. Такая связь являлась исключением из правил, поскольку отношения между заключенными и вольнонаемными специалистами в ОТБ-1 были, как правило, натянутыми. М. И. Левичек, первый директор ОТБ-1, называл впоследствии эти отношения враждебными, в отличие от доброжелательной атмосферы шарашек 30-х годов, и говорил следующее: «Объяснение, вероятно, в том, что в 30-х гг. еще сохранялись традиционные отношения к заключенным как к пострадавшим, и моральное разложение общества, присущее сталинскому режиму, еще не достигло такой глубины, как в 50-х гг.»[272].

Что же заставляло столь многих ученых и инженеров усердно или по крайней мере продуктивно трудиться в шарашках? Во время войны, безусловно, важным мотивирующим фактором являлся патриотизм, и этому имеется много свидетельств. Однако нельзя сбрасывать со счетов и принуждение в самых разных его формах, например в виде угрозы отправки обратно в трудовые лагеря заниматься тяжелым физическим трудом. Впрочем, бюрократы из МВД быстро поняли, что само по себе принуждение является зачастую неэффективным и затратным методом, особенно с учетом сравнительно высоких жалований, получаемых десятками тысяч охранников, и огромных логистических затрат на содержание лагерей в отдаленных регионах в условиях полной секретности. Продуктивность труда была серьезной проблемой, и для улучшения трудовых показателей в МВД даже пошли на материальное стимулирование заключенных. В 1948 году администрация Гулага ввела заработную плату. В различные периоды МВД вводило практику зачетов рабочих дней для некоторых категорий заключенных: по сути эти зачеты уменьшали тюремные сроки на два дня или больше за каждый день с перевыполнением плана [Sokolov 2003: 40; Borodkin and Ertz 2005]. Специалистов, оформлявших патенты на изобретения, МВД даже пыталось как-то наградить: в 1952 году Берия подписал приказ, согласно которому заключенным полагались 25 % от «обычной» суммы, выплачиваемой за патент[273]. Несмотря на эти вполне радикальные меры, в начале 1950-х годов общая производительность труда продолжала медленно снижаться. Хотя принуждение и материальное стимулирование заставляли заключенных выполнять работу, все это не делало их более продуктивными и инициативными работниками.