Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

К моменту смерти Сталина в 1953 году общую экономическую неэффективность системы Гулага – особенно это касалось огромной массы заключенных, занимавшихся тяжелым физическим трудом, – больше невозможно было игнорировать. Система шарашек тоже подверглась пересмотру. 30 марта 1953 года, всего через три недели после смерти Сталина, по распоряжению Берии был распущен Четвертый спецотдел МВД, занимавшийся спецтюрьмами. Несколько шарашек продолжили функционировать до 1955 года, но как официальное институциональное явление они перестали существовать [Кокурин и Петров 1997: 129]. Как и большой Гулаг, шарашки оказались экономически неэффективны. Скрытые финансовые издержки этой системы, в частности расходы на охрану и необходимость сохранения существования этих организаций в строжайшей тайне, делали ее явно невыгодной по сравнению со свободным научно-техническим сообществом. И все же в течение двадцати с лишним лет система шарашек считалась эффективным решением стоявших перед страной экономических проблем, хотя все факты, особенно в эпоху позднего сталинизма, говорили об обратном. Объясняя, как государство экономически обосновывало функционирование Гулага, историк В. Лазарев заметил, что «рациональный диктатор… мог учредить и поддерживать такое предприятие, как Гулаг, несмотря на все связанные с этим издержки, исходя из ложного представления о том, что труд заключенных Гулага был “бесплатным” и ничего не стоил обществу» [Lazarev 2003: 190–191]. В конечном итоге ключевой характеристикой шарашек оказалась невидимость для общества всего, что было с ними связано, – людей, мест и информации; это было справедливо в отношении не только их существования, но и их исчезновения.

Незадолго до смерти бывшего министра и дипломата В. М. Молотова спросили о том, почему лучшие советские ученые и инженеры были брошены в тюрьмы. Вот что он ответил:

А тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к Советской власти! Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть.

Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, больше, чем кому бы то ни было, но не выпускайте! Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи. Это нужнейшие люди. Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны. И не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны [Чуев 1991: 240][274].

Этот циничный монолог Молотова раскрывает одну очень важную идею: в глазах большевиков (а потом сталинистов) самая главная угроза, исходившая от представителей научно-технической интеллигенции, заключалась не в их идеологии, а в том, каким авторитетом и влиянием они обладали. Однако большевики пришли к выводу, что их стремление превратить Россию в современную социалистическую утопию неосуществимо без квалифицированных специалистов. В этой непростой ситуации система шарашек казалась логичным решением.

Этот конфликт интересов был необходимым, но недостаточным условием для создания и функционирования сети шарашек. Для понимания этого явления мы должны искать другие объяснения в рамках существовавшего исторического контекста. Всем трем периодам в истории системы шарашек предшествовали гигантские социальные потрясения советского общества – культурная революция, Большой террор и последняя волна сталинских репрессий. В каждом случае органы госбезопасности, зачастую при помощи руководителей партии и государства, организовывали масштабные чистки, и одной из их мишеней была научно-техническая интеллигенция. Массовые аресты, следовавшие за этими чистками, однозначно ухудшали ситуацию в важных областях экономики – тех самых, которые предполагалось укрепить с помощью Гулага. Для временного решения проблемы, которую сам НКВД и создал, ученые и инженеры были заключены в спецтюрьмы. Целью всего этого являлась стабилизация пошатнувшихся секторов экономики.