Феномен игры

Итак, вот она – моя первая и, скорее всего, самая горячо любимая ипостась – абсолютный дурак! Как говорится, легкая придурковатость делает человека практически неуязвимым. Самый обаятельный, добрый и сердечный из всех. Больше всех опирается на интуицию и случай и, оказываясь в состояниях потока, иногда более чем точно воздействует на зрителя. Идеальный артист для режиссерского театра, чье время (с моей точки зрения) безвозвратно ушло. Выполнит любую задачу, но на следующей репетиции выяснится, что ничего не запомнил, и надо все начинать сначала. На протяжении трех лет, играя Арлекиниаду, редкий случай, если кому-нибудь из партнеров не расшиб голову. Четыре года напряженного командного эксперимента протекли как дорогое вино сквозь его пальцы. И даже те, кто пару лет назад ещё покупались на придурковато-очаровательный стиль его неуязвимости, сегодня уже опускают глаза в пол, понимая, что бриллиантовые россыпи командного опыта просыпались сквозь щели в досках его крыши. И, тем не менее, и на старуху бывает проруха, и около месяца назад он поинтересовался у меня, что означает слово «импринт» (что в обиходе командного лексикона используется уже несколько лет). В эти моменты во мне просыпается сентиментальная надежда, что я всё же успею узреть в этой своей субличности пробуждение осознанного уважения к своему (без умаления нюансов) грандиозному таланту. А пока, исключая Башлачева (и Макса – главного героя Арлекиниады, в которой на него работает вся команда), Питер пен, Фавн и Распутин – это 10-15 % той мощи, что скрыта как в этих персонажах, так и в актерской предрасположенности этой части меня. Но как я уже говорил – легкая придурковатость делает человека фактически неуязвимым.

Следующий. Тотальная противоположность первому. Воплощение породы и качества везде и во всем – от выбора женщин, ролей и ювелирных украшений, до мест отдыха, музыкальных инструментов и одежды. Страсть к предельному совершенству и законченности у него фатальна. Иногда хочется, чтобы хоть что-то оставил без внимания, бросил на волю случая, был чуть более небрежен с окончаниями. Иногда я думаю, что если поместить в алхимическую реторту ингредиенты первого и второго, то получился бы великий артист. Хотя, найти такого среди мужчин (говорю со всей ответственностью) фактически невозможно. В общем, если бы я выбирал коня для презентации на параде своей многоликости, то выбрал бы именно эту свою субличность. Стопроцентный герой арабских легенд. Самостоятельный, независимый, быстрый, настойчивый, щедрый. Как шепчет мне интуиция – первый из всех, кто найдет свой собственный ориентир и, возможно даже, оставит команду, желая гарцевать к вершине своей иллюзии в полном одиночестве. Один из немногих (помимо девок, конечно), кто взял весь четырехлетний пакет целиком. И хотя мне, время от времени, до сих пор удается преподносить ему маленькие уроки, это скорее уже шлифовка, лакировка, педагогический понт с моей стороны. Коко Шанель, Рей Чарльз, Януш Корчак, граф Родчестер, Ал Капоне и мн. др. его роли – бесспорные шедевры. И если б вы знали, какое это счастье – видеть на что я способен.

Андрей Ланд

Конечно, не обойтись и без кровавого бастарда с высокой грузинской родословной, такое тоже бывает и есть. Жажда самоуничтожения в нём не знает границ. Уверен, он будет первой из моего ролевого многообразия, что растворится в пустоте, настолько ненавидит себя как форму. Все его персонажи – самоубийцы или безумцы. Причем с ярковыраженными садомазохистскими наклонностями. Мисима, Де Сад, Клайд Бэрроу, Врубель, Курт Кобейн. Иногда мне кажется, что его ум перепутал тело. Он должен был родиться женщиной, настолько его внутренний мир алогичен и жаждет боли. Его маркиза Де Помпадур – это на 100 % склад его собственного ума. Когда его садомазохизм просыпается во мне, я начинаю серьезно себя побаиваться. Прорасти он в другой культуре, его страстью было бы самобичевание или смерть от сэппуки (харакири), хотя и то, и другое он уже сыграл, как на сцене, так и в жизни. Счастье от созерцания тех глубин, на которые претендует этот, ещё не окрепший для таких амбиций персонаж, доставляет мне истинное наслаждение. Через его де Сада часто проглядывает мой Фолиаль (тот самый, что когда-то вышвырнул меня из профессии на 10 лет). То, с каким упорством этот персонаж протискивается сквозь третью пренатальную матрицу Грофа, заставляет мой взгляд увлажниться. Но с другой стороны, осознание глубинных детских импринтов уже случилось, уже стало объектом исследования, уже выплеснулось на зрителя под маской Маленького принца, и сидя в первом ряду, я спокойно вытираю свои глаза белым платочком, продолжая ждать последнего акта, перед его катарсичным превращением в бабочку.

Самик Какиашвили