Читаем Феномен колдовства в Средневековье полностью

В исторических интерпретациях европейского ведовства существует по меньшей мере восемь степеней скептицизма (в порядке убывания): 1) практически никто в Средние века не верил в ведовство, которое было выдумкой инквизиторов и теологов, их сообщников, – они порождали страх перед ведьмами, чтобы приумножить свою власть и богатство; 2) многие (в том числе инквизиторы и теологи) были введены в заблуждение суевериями, распространенными в средневековом обществе, и подозревали других в колдовстве, но никто не думал, что сам является колдуном или ведьмой; 3) по крайней мере некоторые ошибочно полагали, что они ведьмы; 4) некоторые поверья и практики ведьм были весьма реальны и происходили из древних языческих культов, фольклора, колдовства и ереси; 5) вера в ведовство и колдовские ритуалы, описанные в источниках (в основном в протоколах судебных заседаний), действительно в значительной степени были реальны, ведьмы поклонялись дьяволу, они верили и совершали то, что им приписывалось, хотя эти верования и практики постоянно развивались; 6) формально культ ведьм существовал практически без изменений с древних времен (так считает Маргарет Мюррей[43] и современные оккультисты); 7) странные явления, такие как полеты и превращения, реальны; 8) странные явления не только реальны, но и сверхъестественны, и являются доказательством того, что дьявол и его приспешники существуют.

Все эти позиции, кроме последней, с исторической точки зрения допустимы. Историк не имеет права поддерживать (или, если на то пошло, оспаривать) последнее утверждение, потому что его должны интересовать события, инициированные людьми, для которых люди являются причиной; как и естественные науки, история по определению не имеет и не может иметь дело со сверхъестественным. Лучший подход к рассмотрению остальных семи пунктов состоит в том, чтобы следовать принципу, согласно которому чем меньше вероятность предполагаемых событий с точки зрения жизненного опыта и других вариантов обоснования, тем более убедительными должны быть доказательства в их пользу, чтобы преодолеть инерцию оправданного скептицизма. Вместе с тем скептицизм никогда не должен становиться догматизмом, и критика Алана Ричардсона в адрес тавтологического скептицизма Юма в отношении чудес звучит убедительно: «Не существует исторических обобщений (или исторических законов), которые до исторического исследования определяют, могло ли событие произойти или нет; исторические обобщения возникают из исторических свидетельств и не являются априорными условиями мышления, которые предшествуют им»[44]. Хороший историк всегда остается непредвзятым и сознательно подходит к делу.

Основываясь на этих общих правилах скептицизма, можно исключить седьмой тезис; шестой, несмотря на количество (не качество) утверждений Мюррей и оккультистов об обратном, тоже должно быть исключен. Минимальное понимание средневекового христианства несовместимо с первым тезисом, а исторические свидетельства ставят под серьезное сомнение обоснованность второго. Наиболее правильный ответ на вопрос о реальности колдовства лежит между третьим и пятым тезисами.

Даже признавая широкое влияние схоластов и инквизиторов и принимая определение колдовства, предложенное ими в XV веке, мы обнаружим, что имеем дело с реальным феноменом. Около 30 % обвинений против ведьм, выдвинутых инквизиторами в то время, связаны с колдовством, около 25 % – с другими фольклорными традициями и еще около 25 % – с более древними ересями. Если вы признаете – как это делают все историки, знакомые с фактическим материалом, – что колдовство существовало и практиковалось в Европе, как это было в большинстве культур, и что на протяжении Средних веков ересь и магические народные верования и обычаи сохранялись в разных формах, то следует сделать вывод, что около 80 % обвинений связаны с явлениями, независимыми в своем существовании от теологических измышлений. Остальные 20 % обвинений были выдвинуты в процессе разработки формального определения ведовства его противниками. Некоторые из последних определений были созданы схоластами и инквизиторами, занимавшимися определением ереси, но почти все они, за важным исключением шабаша, появились до того, как инквизиция взялась за ведовство. Необходимо рассматривать феномен ведовства как реальность, не отрицая, что многие черты, приписываемые ведовству, физически невозможны или что многие из людей были невинно[45] осуждены.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное