Феноменологическое познание

Первый и существенный признак отличия заключается в изменении модуса онтологии. В одном случае мы имеем дело с реальными объектами, в другом случае — с идеальными, в смысле еще–не–существующими. Интенция, обращенная в прошлое, организует возможности уже–бывшего; интенция, направленная на будущее, сталкивается с возможностями еще–не–бывшего. Но при всем том обоим типам направленности присуще некое общее качество, идентифицирующее их во всей очевидности их различия. Это — переживание будущего из прошлого в настоящем и переживание будущего из настоящего в настоящем. Со(знание), образующее горизонт возможностей в случае переживания прошлого факта, уже проникнуто опытом будущего, так как в самом акте предварения прошлого это прошлое переживается им как будущее и есть будущее. Разница, собственно, сводится теперь лишь к тому, что в первом случае интенция отталкивается от действительности, чтобы затем осмысленно и адекватно пережить всю полноту ее становления и вернуться к ней путем раскрытия скобок, а во втором случае ожидает ее, чтобы, по существу, совершить тот же процесс. Но ожидать значит, ожидать что–то (пусть в самом неопределенном смысле); при этом не "что–то" определяется ожиданием, а ожидание — им (даже если ожидается рай, всеобщее согласие философов или некий Годо); стало быть, и в этом случае интенция обусловливается фактом, модус которого несколько необычен за его реальным отсутствием. Его еще нет; но в редуцированном со(знании), мы знаем уже, нет вообще ничего, ни "еще", ни "уже", а есть только "как", или универсальная полнота смысловых интенций. Поэтому "еще–не–бывшее" присутствует в модусе "как" на равных правах с "уже–бывшим"; различие начинается лишь при введении модуса "что". Это значит: горизонт со(знания) включает не только прошлое, но и будущее, и локализация интенциональных возможностей осуществима в обоих направлениях. Натуралистическому (со)знанию подобного рода опыт может показаться нелепым. Мы находимся здесь в самом средоточии проблемы "оснований" и всяческих парадоксов. Что же такое "парадокс", сделавший за последнее столетие столь ослепительную карьеру на поприще наших триумфальных знаний? Он — неизбежная реакция вытесненного сознания на всякое самоуглубление знаний, некий невроз сознания в ответ на репрессивные меры формалистики. Механистически выражаясь, он — аварийный сигнал, свидетельствующий о неполадках системы и требующий решительного принятия мер. Радикально проясненный, сознательный, сообразный действительности подход исключает какие–либо парадоксы; их просто принципиально не может и не должно быть. Вещи — следует это напоминать себе до изнеможения, чтобы пробить, наконец, костяной заслон непонимания, — вещи требуют адекватного восприятия, восприятия их самих, как они есть, а не как они представляются априорным вельможам "нашей" так или сяк устроенности; познание не есть кантовская двенадцатизубчатая мясорубка, в которую "входит" мир, а "выходит" трансцендентальная таблица категорий; познание и есть сам мир в процессе собственного осознания через человеческое сознание. Всякое нарушение этой "ясной, как солнце" очевидности является, по существу, разрывом отношений с миром (в статусе установки субъект — объект) и объявлением миру войны со стороны "познающего субъекта"; история философии, прочитанная в этом ракурсе, демонстрирует любопытную сводку военных действий, где либо "субъект" упраздняет "объект" в логико–психологической героике феноменализма, либо "объект" упраздняет "субъект" в эпистемологии без познающего субъекта. Лавры достаются "парадоксу". Натуралистическое (со)знание не способно понять описанную выше включенность в горизонт со(знания) будущего. Для него будущее — это то, чего нет, соответственно и прошлое — это то, чего уже нет, а настоящее — это то, чего еще нет, пока мы его не фиксируем, и то, чего уже нет, когда мы его фиксируем, — очаровательный парадокс времени, в котором уже нет прошлого, еще нет будущего и уже–еще нет настоящего. Синопсис со(знания) исключает этот парадокс. Здесь наличествует полнота времен, данная в троякой вытянутости интенций, — переживание, впервые непревзойденно описанное Августином в 11‑й книге "Исповеди". Подобно тому, как прошлое "осовременивается" в сознании через интенцию воспоминания, так "осовременивается" и будущее через интенцию ожидания, и поскольку сами реалии прошлого и будущего находятся здесь под запретом редукции, реальным оказывается текучесть извечно настоящего, данного не в модусе "теперь", а во всей полноте горизонта. Поэтому, интендируя прошлое, со(знание) в равной степени свободно интендирует и будущее". Если же учесть, что интенция всегда предметна (будь этот предмет — стаканом воды или кентавром) и что сама ее направленность обусловлена тем, на что она направлена, то будущее оказывается не менее богатым событиями, чем прошлое, и — что важнее — не менее определенным. Разница между ними в том, что если интенция воспоминания сама редуцирует прошлое, чтобы "осовременить" его в статусе необходимости ("это" было так, а не иначе), то интенция ожидания направлена на уже саморедуцированное будущее, "осовременивая" его в статусе свободы ("это" может быть так или иначе). Вот сейчас, пишучи эти строки, я локализую некий микрогоризонт возможностей, из которых лишь ничтожной доле суждено стать действительностью. Их еще нет в реальности, но они всегда есть как чистое гравитационное поле смысла, притягивающее мои переживания, и в этом смысле они "выбирают" меня не в меньшей степени, чем я "выбираю" их. Чем же обусловлен сам выбор? Он — сколь бы странно это ни звучало — обусловлен не столько ожиданием, сколько воспоминанием. Ожидать можно чего угодно; "выбор", несущийся из будущего, не считается с субъективистическими прогнозами синоптических служб нашего опыта. Его критерий коренится в прошлом. Поэтому радикально настроенное воспоминание всегда работает "пророчески вспять", и некоторые психологи (Курт Коффка) характеризуют его не только как обращенность к прошлому, но и как устремленность в будущее. Направленное "вспять", оно "пророчески" предвидит перспективы; с ним в этом смысле не может произойти ничего "случайного" и "неожиданного", и когда оно становится ожиданием, в нем обнаруживается не только упование, но и магнитная сила, интерферирующая с потоком возможностей. Сознание, осуществившее редукцию прошлого в модусе самовоспоминания, интендирует будущее не в пассивном ожидании, а в модусе эвристического сотрудничества, уготавливая миру из будущего не надгробный камень с теоретико–познавательными эпитафиями, а переходы через Рубикон…