Феноменология зла и метафизика свободы

Иначе говоря, смех – не обязательно результат неожиданного открытия смешного. Он может быть и результатом ожидаемого, когда мы знаем, догадываемся, что нечто произойдет, и оно происходит. Другой разговор, что сам смех – всегда внезапный взрыв, вспышка, которая так же быстро проходит, как и возникает. Однако это уже относится к эмоционально-психологической стороне, форме проявления смеха как эмоционального процесса. Подобное «ожидаемое смешное» также определяется дискредитацией чужого и торжеством своего нормативно-ценностного «мы».

Самопознание и самозащита

Смех всегда связан с переходом сознания в новое качество, с новым уровнем понимания и осмысления действительности. И этот переход осуществляется резко, скачкообразно, как освобождение от напряжения[47]. Д. Морилл называет этот переход «психологической переменой», связывая смех с удовольствием от такой перемены[48]. По-видимому, в этом резком переходе от одного состояния сознания к другому (а точнее – в удовольствии от этого перехода) следует искать корни внезапности и неповторимости смешного, основания смеха как эмоции: перепад информации требует эмоциональной разрядки, сила которой – от улыбки до хохота – определяется «разностью информационных потенциалов».

В качестве некоторых предварительных итогов можно, таким образом, выделить следующие основные условия – факторы смешного: 1) наличие нормативно-ценностной позиции, наличие «мы», которому сопричастен субъект, разделяемой им позиции желаемого должного по отношению к осмысляемой ситуации; 2) данная ситуация должна быть типичной, легко распознаваемой для того, чтобы нормативно-ценностные критерии были к ней легко применимы; 3) наличие в ситуации отклонения от должного, противоречия между должным и реальным; 4) непонимание участниками ситуации этого отклонения; 5) осознание субъектом этого непонимания и посрамление тем самым объекта смеха (возможно – самого себя); 6) осознание торжества разделяемой субъектом ценностной нормы, дающее положительные эмоции; 7) резкое, неожиданное осознание факторов 3–6, а точнее – переход от осознания факторов 3–4 к осознанию факторов 5–6; при этом разность информационных потенциалов, характеризующих эти два состояния сознания, определяет силу смеха.

Что же дает проведенное рассмотрение и предложенное упорядочение факторов смешного? Вот лишь некоторые возможности и перспективы, открываемые предложенным подходом.

Рассмотрение с самого начала не претендовало на принципиальную новизну. Действительно, каждый из выделенных факторов смешного до смешного не нов, и указывался многими. Однако ни один из этих факторов, взятый в отдельности, не исчерпывает природы и механизма смешного. Каждый из факторов смешного является таковым лишь при условии реализации всей их системы. Необходим и достаточен для феномена смешного не какой-то один из этих факторов, а только весь их комплекс. Последовательный переход от 1-го к 7-му факторам дает представление о сужении поля смешного, конкретизации его сущности, отличающей смешное от других эмоциональных проявлений духовной культуры: сочувствия, жалости, сострадания, возмущения, отчаяния и т. д. Можно даже сказать, что собственно смешное связано с переходом от факторов 3–4 к 5–6, реализуемое в 7.

Однако, действие этих факторов немыслимо без основополагающих факторов 1–2. Социально-культурный характер положительных эмоций, связанных со смехом, позволяет утверждать, что социален любой смех[49]. Такой вывод ставит под сомнение возможность так называемого физиологического смеха. Так, смех от щекотки возможен лишь в условиях душевного комфорта, убежденности в добром отношении к нам щекочущего. В любом другом случае и тем более – при опасности, щекотка – не более чем неприятное раздражение нервных окончаний. Поэтому пытка щекоткой, описанная Гриммельсгаузеном в «Симплициссимусе» не представляется реально возможной. Вернее, пытка возможна, но она не будет сопровождаться смехом, разве что палачей.

В случае истерического смеха человек оказывается в абсолютно запредельном отношении к любому «мы» и ему все видится смешным. В этом смысле истерик подобен нигилисту.

С торжеством социальной ценностной нормы связано использование смеха в ритуальной практике в качестве обряда жизнеутверждения, как средства магического воздействия на природу и других людей[50]. Разгульный смех во время дионисийских праздников, сатурналий, карнавалов, в практике чань-буддизма имеет те же первоосновы. Одним из последних звеньев широкой ранее смеховой обрядности являются весенние первоапрельские шутки.