Приближалась ночь. Деревья стали темными, ветер шумел в ветвях. Давно ли собирается гроза? Элис не знала. Крупные капли дождя упали на кожу, холодя лицо. Грозовые тучи в последних лучах солнца казались отлитыми из свинца и золота, и лес вокруг как будто светился.
— Ладно, забирайте их и пойдем. Ночь будет паршивая.
— Только чур я развлекаюсь первым, хоть согреюсь немного. — У парня со сломанными зубами и рваным ухом был нож.
Сердце Элис учащенно забилось, она ощутила, как кровь отхлынула от лица. Но парень казался ей таким хрупким, как тонкий цветок, полевое растение, которое она в любую минуту может сорвать, если пожелает, чтобы затем выбросить. Она чувствовала себя очень странно, как будто существовала во множестве мест одновременно, и разум сделался просторным и многослойным.
Парень дотронулся до нее.
Элис была в лесу и не в лесу, в пещерах собственного разума, где сверкали и пели руны, и за их пределами. «Где же я еще?» — задалась она вопросом. В залитом лунным светом саду своего детства, где капли росы пахли жасмином, а ночной воздух согревал, когда она босиком ходила во сне. В нише садовой стены она увидела маленькие свечки. Теперь, когда она приблизилась, то заметила, что в нише стоит множество фонарей. Она протянула руку и погасила ближайший.
И парень в лесу, стоявший перед ней жестокий молодой человек со сломанными зубами и с ножом в руке, который свободной рукой стягивал с себя штаны, упал замертво.
Она ощутила, как волна смятения прошла по разбойникам, почувствовала шелест мыслей, подобный шелесту летней листвы, на которую вдруг пахнуло осенним ветром.
Двое разбойников выронили ножи и принялись ощупывать лицо покойника. Хотя он умер мгновение назад, тело было уже холодным. Потом все схватились за оружие, и на губах было одно слово: «Ведьма». Но Элис в лунном саду снова протянула руку, подул ветер, и все фонари в нише погасли.
Хлынул мощный ливень, превратив листья в крохотные барабаны, которые выстукивали такой радостный ритм, что ей захотелось танцевать. Она подошла к Жеану, усадила его и развернула лицом к потокам дождя.
— Проснись, — сказала она. — Я смыла с тебя Волка.
Он раскрыл рот и заморгал, когда капли дождя, огромные, как ягоды, принялись стучать по его лицу.
Он развернулся к Элис и погладил ее по волосам.
— Это я, — сказал он, — каким я был и какой я есть. Я так долго шел, чтобы найти тебя.
Она знала. В этот миг она знала, что они уже жили прежде, были любовниками, чувства которых пережили даже смерть. Как ее звали тогда? А его? Она не могла вспомнить. Слова сами вырвались у нее:
— А я так долго ждала, когда ты придешь ко мне.
Элис поцеловала Жеана и легла с ним среди мертвых тел разбойников, и первый раз в жизни она поняла, что не одна на свете.
Глава шестидесятая
МЫСЛИ И ПАМЯТЬ
Хугин глядел на тело сестры, лежавшее на морском берегу. Он снес ей голову с плеч одним ударом, и она лежала, омываемая прибоем, в пяти шагах от того места, где он сел. За головой он не пошел.
Заклятие, которое наложила на него сестра, распалось, когда он надел Волчий Камень, решил он. Но, по правде говоря, его действие начало ослабевать еще раньше — когда он увидел лицо Элис, пока она боролась с течением реки и замерзала в воде. Почему он не убил Элис тогда? Ворон подозревал, что из любопытства. Ему хотелось посмотреть, сможет ли она утонуть, учитывая ее важную роль в замыслах богов. «Да, боги уготовили ей куда более жестокую судьбу, чем смерть в воде, — подумал тогда он, — но захотят ли они смягчиться и позволят ли ей погибнуть от холода прямо здесь?» Или же ему, слуге Одина, стоит самому с ней покончить?
Была и другая причина, почему он не стал убивать Элис, как только представилась такая возможность, и теперь он все понимал. Это ее он искал во снах, хотя ведьма, называвшая себя его сестрой, и заняла ее место. Может быть, он догадался об этом обмане, когда увидел, как Элис барахтается в воде?
Когда он замерзал, замурованный в высокогорной пещере, ощупью находя себя в кромешной темноте, силясь сохранить здравый рассудок, свою личность, он видел сны. Он был вороном, летящим в потоках воздуха, внимательно глядящим на землю внизу, он искал что-то, что мог почувствовать, но не мог дать этому название.