Фенрир. Рожденный волком

Элис сидела рядом с ним. Ее одежда превратилась в лохмотья, од­нако она не мерзла и не умирала от голода. Руны дарили ей тепло. Она обращалась к ним, выискивая их в темноте, она училась на­ходить их в том крошечном мгновении, когда бодрствование пе­реходит в сон, впуская их, позволяя захватить над собой власть. Она была лошадью, которая несется вскачь под солнцем; она была солнечным закатом, который тянет светлые пальцы к темным хол­мам; бражником с растопыренными усиками; градом, который лу­пит по земле; рекой, которая питает питающую ее землю.

По вечерам она сидела рядом с Волком, наблюдая, как долго уми­рают краски леса — зеленые, красные, пурпурные и сиреневые; они превращались в серые с наступлением сумерек. Но с приходом ночи рождались новые краски: сверкающее серебро освещенных луной листьев, темная синева на горизонте, нежно-розовые оттенки каких- то существ рядом с нею. Элис никогда не видела ночи такими, хотя и часто мечтала, чтобы они были такими. Она спала рядом с Волком, считая себя чем-то вроде щита, который оберегает зверя от бед, а проснувшись, бродила по лесу — иногда как Элис, иногда как во­площение рун — останавливалась перед березой и наблюдала, как она полыхает светом весны.

Она не могла ответить, сколько времени провела здесь, ела ли что-нибудь. Дни становились все длиннее, однако день, царящий в ее со­знании, вовсе не заканчивался. Она сама была этим днем, согреваю­щей силой, которая заставляет петь леса, существом, которое глядит на ночную луну и видит собственное отражение в ее сияющей по­верхности. Она чувствовала себя обновленной. На пальцах были пят­на от ягодного сока, во рту стоял вкус грибов. Только изредка, когда пила из ручья, она ощущала волны холода. Элис смотрела на лес и ви­дела мир таким, каким он был в начале творения: новеньким, зеле­ным и сияющим.

Сначала пришли двое мальчишек, любопытных и робеющих. Она видела их яркими и многослойными: их скользкая от пота кожа све­тилась жизнью, краски, которые они несли на себе, распадались в ее сознании на множество оттенков, словно луч света, проходящий сквозь каплю воды. Она слышала их музыку, робкую и прерывистую: так мог бы играть на флейте ребенок. Ее зрение было настроено, слов­но музыкальный инструмент, она могла видеть в разных регистрах, и Элис показалось, что мальчики несут в себе огоньки, как будто све­чи духа горят, освещая тьму человеческой плоти.

Они вернулись со взрослыми мужчинами, с целой толпой, и от­голосок ее бывшей личности, госпожи Элис, для которой они бы­ли бы опасны, встрепенулся. Внутренний голос, который велел ей спасаться бегством, был похож на далекий шум, слабый, еле разли­чимый. Их было человек сорок, большая банда. Она увидела, что спустился вечер. Сумерки сгустились на пороге ночи, и стало хо­лодно.

— Их уже ограбили. Только посмотри на них. — Да, эти люди го­ворят на ее родном языке. Это франки, но не подданные ее брата, они вообще ничьи подданные. Они вне закона — разбойники; некоторые из них пришли в обносках, некоторые — в богатом платье, явно сня­том с чужого плеча.

— А эта девка будет ничего, если ее откормить.

— Мне она и такой сойдет. Чего мы ждем? Это же два отличных раба. Надо сначала позабавиться с девкой, а потом продать их.

Это произнес молодой человек, невысокий и жилистый, с загоре­лой дочерна кожей. У него были сломанные зубы и рваное ухо; Элис казалось, что он так и брызжет красками и звуками: зеленые пятна мхов на коленях, золотая пыльца на рукавах, треск дров в костре — так выражалась его личность. Он просто зачаровывал ее.

Элис заговорила:

Она колдовала
тайно однажды,
когда князь асов
в глаза посмотрел ей:
«Что меня вопрошать?
Зачем испытывать?
Знаю я, Один,
где глаз твой спрятан»[28]

.

— Это она по-норманнски? Так это шлюха викингов. Это даны! За них нам дадут хорошую цену!

— Мы далеко от моря. — Это произнес новый голос.

Элис ощутила его беспокойство, подобное холодному ветру. Она поглядела на Волка за спиной. Волка не было, только исповедник ле­жал на земле, обнаженный. Жеан? А где же Волк? Только Жеан стал не таким, каким она помнила его. Он больше не был немощным ка­лекой, он стал здоровым и красивым. Элис снова заговорила:

Пленника видела
под Хвералундом,
обликом схожего
с Локи зловещим.

— Это заклинание, — сказал второй разбойник. — Убейте ее, по­ка она не околдовала нас.

— Это не заклинание, а если и заклинание, то из нее плохая кол­дунья, — заметил кто-то еще.

Ритмичные слова снова рвались из Элис. Поэма была подобна ветру, а ее голос был словно камыш, который шуршит на ветру.