Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Вражда обоих сословий разгоралась все сильнее и сильнее. Дело дошло до того, что около 60 человек из дворян заявили Бирону о своем желании выйти из Рошели[969], а Лану решительно задумал оставить Рошель. Он просил совета отправить его в Англию для переговоров[970]. Лишь настояния лиц из партии «умеренных» заставили его отказаться от принятого им намерения[971]. Он остался главным начальником войска и по-прежнему энергически вел дело защиты. Но, по словам его биографа, в стычках с врагами Рошели он искал не славы, а смерти.

Теперь, казалось, спокойствие восстановлялось в городе. Пасторы, как кажется, не вмешивались прямо в споры между партиями. Но это было на время. Едва только ссора затихла, как прибытие герцога Анжуйского в лагерь под Рошелью, его письма к дворянам и приглашения начать переговоры возбудили вторично смуты в городе. Пасторы и «рьяные» выступили вместе на арену. Борьба была сильна и упорна, но кончилось на этот раз полным торжеством пасторов и «рьяных». Соединенными усилиями свергли они «тиранию» дворянства.

Назначение герцога Анжу главнокомандующим войск, стоявших под Рошелью, вызвало со стороны правительства новые попытки завязать переговоры. Еще в конце декабря был послан Гаданьи во второй раз в Рошель[972]. Но жители наотрез отказались вступать с ним в переговоры. Несмотря на просьбы Бирона, на его письма, совет не соглашался вести переговоры лично, а только посредством писем[973]. А между тем, когда уже к концу января и началу февраля, вследствие истощения средств и слухов о новых подкреплениях, присылаемых королем[974], стали заявляться требования подчиниться королю. Было много верных королю, желавших сдать город[975]. Это порождало смуты в городе и вызывало у «рьяных» еще большее недоверие ко всем не из своей партии, а прибытие Анжу лишь усилило его. Ходили слухи о каком-то заговоре, сношениях дворян с мэром и другими членами совета насчет сдачи города. Многих заподозренных лиц подвергли суду и казнили[976]. Правда, ни Лану, ни его приверженцы из дворян не были замешаны в этом деле, но это ничего не значило, по мнению враждебно настроенных против них горожан и пасторов. Несмотря на то, что ответ дворянства на приглашение герцога Анжуйского поступить так, как то подобает верным подданным, показал твердую решимость не оставлять оружия[977], и что три дня спустя после получения письма дворяне вместе с Лану разбили наголову отряд королевского войска, пытавшегося подступить к Рошели, — недоверие усиливалось с каждым днем. А между тем вылазки из города становились все более и более опасными, и уже много лиц, защищавших Рошель, пали в неравной борьбу с королевским войском. Не всегда стычки оканчивались победою, и положение Рошели становилось с каждым днем все опаснее и опаснее. Лану решился попытаться склонить совет к переговорам о мире. Его настояния оказались успешными: свидание было разрешено, и местом его назначена мельница Амбуаз. Сам Лану в сопровождении Мориссона, Рош-Энара и Дезенара отправился в качестве депутата, и 23 февраля состоялись переговоры с Гаданьи. Эти переговоры были повторением тех, которые не раз уже вели жители Рошели с властью: те же увещания, те же обещания, которые давались и прежде, предлагались и теперь депутатам коммуна. Король требовал полного повиновения со стороны города, настаивал на принятии Бирона губернатором, и тогда только гарантировал жителям Рошели свободу совести и снятие осады.

Но ни речь Гаданьи, ни торжественные обещания короля не тронули послов. Они не дали прямого ответа, так как не были уполномочены на то вечем, потребовали письменных условий[978] и вернулись с ними в город.

А между тем в городе поднялось сильное волнение. Пасторы и «рьяные» протестовали против конференции. Они доказывали, что это нарушение общей ассоциации, которую они образовали все вместе, и осмелились даже заподозрить Лану в измене. Генерал, — говорили они, — должен избегать всяких свиданий и не доверять уверениям врага[979]. Едва только Лану успел возвратиться с условиями мира, как на вече, созванном по этому поводу, все страсти, все неудовольствия вылились наружу и предложения короля были отвергнуты. Собрание, уже враждебно настроенное, увлеклось речью пастора, бывшего представителем церкви на вече. Его речь была энергическим протестом против всякого мира. «Нет ничего более опасного, как мир. Он нечувствительно приведет верных к гибели тем более, что правительство не переменялось. Оно дает лишь одной Рошели то, что отнимает у других городов[980]. Все члены консистории заявили то же мнение, и вече громадным большинством голосов отвергло все предложенные условия и постановило впредь вести переговоры лишь письменно[981].