Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Лишь городской совет, дворянство, да партия «умеренных», каждый по собственным мотивам, настаивали на принятии предложения Лану. Очень многие из среды горожан доказывали, что в нем спасение города, что он прислан в Рошель не королем, а самим Богом. Они верили в честность Лану, в его привязанность к делу партии. Совет же и дворяне, оставшиеся в Рошели, приобретали в нем сильную поддержку и защиту, и опытного руководителя при осаде[939]. Они готовы были бы принять его немедленно, но настояния «рьяных» и пасторов были слишком энергичны, чтобы можно было не обращать на них внимания. Они считали требования консисториалов «варварскими, недостойными ни христиан, ни французов», но признавали их силу и вынуждены были сделать уступку. Лану не допустили в город, а назначили ему свидание в небольшом городе Тадон (Tadon), неподалеку от Рошели[940]. От города были посланы: Лангвиллье, уже успевший обнаружить в деле Сент-Этьена свое нерасположение к дворянам, Рош-Эйнар, Моро и Вилье. 19 декабря[941] произошла встреча Лану с депутатами от Рошели, встреча, невиданная, по словам Де Ту, в истории, так велика была надменность послов.

Речи Лану, его уверения в расположении к делу религии не оказали действия на депутатов. Вместо прямого ответа на его предложения, они поступили с ним крайне враждебным и оскорбительным образом. «Мы надеялись встретить в Тадоне Лану, — говорили они ему, — но ошиблись и отправимся донести городу о результатах». Они собирались уйти. «Как, господа, — воскликнул Лану, — вы меня не узнаете? Неужели вы забыли все то, что я вместе с вами предпринимал для нашей взаимной безопасности?» Он показывал им свою руку, убеждал их, но все было напрасно. «Да, мы припоминаем, — отвечал один из послов, — что несколько лет тому назад один дворянин, по имени Лану, совершил много подвигов для защиты истинной религии и нашей безопасности. Но в вас мы не узнаем того Лану. То же лицо, тот же рост, но не те речи, не те советы. Тот Лану не мог быть подкуплен обещаниями двора». Это были последние их слова, и они удалились в город[942].

Между тем пасторы, отказавшиеся от прямого участия в делах, но выговорившие себе право вмешиваться в них по собственному усмотрению, отправили в свою очередь двух из своей среды к Лану[943]. Но и это свидание окончилось, не приведя ни к какому результату начатые переговоры. Пасторы требовали от Лану верности делу религии, Лану клялся в ней, но пасторы продолжали относиться к нему с тем же недоброжелательством и недоверием.

В это время послы от города доносили совету о результатах своих переговоров и о требовании со стороны Лану нового свидания. Свидание вновь было разрешено, совет предписал своим депутатам обходиться с Лану с полным уважением. Но и новое совещание (21 декабря) не привело к цели. Оно было повторением почти дословным первого, так что для Лану, казалось, не оставалось надежды быть принятым в город. Только благодаря настояниям дворян и совета пришли, наконец, к соглашению. Лану предложили или сделаться военным губернатором города, или поселиться в Рошели в виде частного лица, или отправиться на одном из городских кораблей в Англию[944]. Лану принял первое предложение[945].

Для пасторов это было жесточайшим ударом. Со всех кафедр раздались громовые речи против Лану. Все то влияние, какое они имели на народ, было пущено в ход, и всеобщий крик неудовольствия против решения совета поднялся в Рошели. Лану обвиняли во всевозможных преступлениях. Его честное и незапятнанное имя топталось в грязь раздраженною толпою, возбужденною пасторами. Отчего Лану не был убит в Варфоломеевскую резню? Должно быть, он изменил адмиралу и Телиньи и ценою низости купил свою жизнь, а теперь его запятнанная рука приведет и Рошель к гибели, — вот о чем повсюду кричали «рьяные»[946].

Но их усилия были безуспешны. Партия «умеренных» и дворяне порешили дело, и отступать назад было невозможно.

Торжественно был введен Лану в залу собраний городского совета и здесь, среди массы народа, он произнес речь, произведшую сильное впечатление на слушателей. Верный принятой на себя обязанности, он уверял народ в полном расположении к ним короля, в его искреннем желании мира. Он говорил, что король соглашается предать забвению прошлое, что он готов утвердить и беречь привилегии и вольности города, восстановить в прежних должностях всех тех, кто ушел за границу, обеспечить за Рошелью право полной свободы совести, и как бы в противоположность этому, представляли Рошели всю невыгоду и опасность осады: король владеет большими средствами, у него есть сильная поддержка в Испании, а укрепления города слишком слабы для того, чтобы спасти город от гибели[947].