Исполненные надежд, явились они в Сансерр, но на первых же порах увидели, как мало оснований имели их надежды. Они не встретили в большинстве жителей города той готовности к сопротивлению, той ненависти к гонителям веры, которою они пылали сами. Правда, их приняли довольно радушно: голодных и холодных — их накормили, одели и обули, но дальше этого радушие не шло. Как беглецы, как лица, преследуемые властью, они служили предметом страха для большинства горожан, их пребывание в городе могло, по мнению буржуазии, подать власти повод к пагубному для города вмешательству. Жителям Сансерра были известны те указы, которые рассылала повсюду власть, указы, которыми воспрещалось, под угрозою наказания, принимать беглецов. А оцепенение и ужас, охватившие гугенотов после резни, отразились в Сансерре с большею силою, чем когда-либо; особенно же сильно подействовало известие о резне на зажиточных горожан, «жирных буржуа» (
Возникновение подобной борьбы было явлением неизбежным при тех условиях, в какие был поставлен город.
Его положение было в высшей степени затруднительно. С одной стороны, над городом висело, как дамоклов меч, требование, постоянно повторяемое властью, сдать замок губернатору Бери, Ла-Шатру, ненависть которого к городу была известна, а с другой — отказать власти в повиновении значило навлечь на себя гнев правительства, которое считалось в это время чрезвычайно сильным. Этого мало. Беглецы постоянно возбуждали жителей к сопротивлению, а католики, постоянно появлявшиеся целыми отрядами[1030]
под стенами города, грозили подвергнуть его тому же наказанию, которое испытали уже соседние города вроде Буржа и др. Богатой буржуазии, заправлявшей всеми делами города, проникнутой монархическими чувствами и боявшейся «голи», которая явилась в город и угрожала, по мнению «жирных буржуа», разграбить его[1031], приходилось употреблять всевозможные уловки, чтобы выпутаться из беды, спасти и себя, и свое имущество. Что сдача города королю была делом неизбежным, — в этом они нимало не сомневались, к этому они даже стремились; но сдать город сейчас, по первому требованию короля, казалось им крайне опасным, рисковым шагом: они не могли найти достаточно сильной поддержки в среде горожан. Когда было получено предписание прекратить проповеди, буржуа настояли на прекращении звона колоколов[1032], но когда 15 сентября препровождено было в город Ла-Шатром письмо короля (от 3 сентября) к жителям Сансерра, заключавшее в себе требование сдать город, они прибегли к посольству как к средству оттянуть на время опасность. «Привилегии, дарованные нашим владельцам, освобождают нас от королевского гарнизона», — писали они и вместе с тем объявляли, что готовы дать клятву королю в том, что они будут мирно жить под охраною его эдиктов и не станут впускать в город никого из тех, кто откажется исполнять требования короля[1033].Но, отказывая власти в ее требованиях, «жирная буржуазия» и не думала твердо стоять на своем решении. Ей было необходимо отказать власти в принятии гарнизона ввиду все более и более усиливавшихся угроз со стороны католиков, угроз, вынудивших однажды горожан вступить с ними в сражение[1034]
, но это не значило, что она решилась отстаивать независимость города. Ее дальнейшее поведение ясно доказало это: она не задумалась в крайнем случае прибегнуть к измене как к единственному исходу из того положения, в которое ее поставили беглецы. Ввиду возбуждений, к которым прибегали беглецы, ввиду колебаний большинства, ей было необходимо вести дело исподволь, не спеша, чтобы тем удобнее достигнуть цели.Действительно, едва только отказ власти в ее требованиях был решен, как буржуазия, испуганная совершившеюся вылазкою против католиков[1035]
, стала искать средств примириться с властью, отдаться ей, гарантируя себя в то же время от опасности подвергнуться разграблению и смерти от руки католиков. Эти средства существовали, они, можно сказать, шли навстречу желаниям буржуа.