Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Известие, принесенное Кадайле, упало как снег на голову. Горожане, а особенно беглецы, менее всего ожидали получить подобный ответ от короля. Их положение было крайне опасно: принять Фонтена было равносильно изгнанию из города, потере единственного безопасного убежища, и беглецы, сознавая это, не могли оставаться безучастными зрителями происходящего, и должны были употреблять всю силу своего влияния на горожан, чтобы отклонить приказ короля. То был вопрос о жизни или смерти, и нужно было победить во что бы то ни стало. И вот пасторы взошли на кафедры, и увещания полились рекой. В своих речах они указывали на общность интересов, связывающих их дело с делом горожан, на одинаковость опасности, которая грозит им, и взывали к чувству чести, напоминали горожанам их обязанности, их долг по отношению к вере и церкви, протестовали против изгнания их из города, как необходимого следствия вступления Фонтена в город, на что прямо указывал Кадайле[1045]. «Какой смысл, — говорили они, обращаясь к горожанам, — может иметь стремление устанавливать различие между иногородними и туземными обитателями? Разве неясно для вас, что цель власти — ослабление гугенотов, что она желает уничтожить их, а затем раздавить и истребить и всю протестантскую церковь? Какое противодействие окажут гугеноты, разъединенные и ослабленные? Разве события в Шартре, Орлеане и других городах не доказали этого, не показали, чего добивается власть? Неужели вы надеетесь достигнуть чего-либо изгнанием иноземцев? Они будут изгнаны и тут же, перед вашими глазами, умерщвлены! Но лучшая ли участь постигнет и вас? Отвергая союз с иноземцами, вы обесславите свое имя в потомстве, погубите самих себя! Только одно единство, только общность, полное согласие поведут к спасению»[1046].

Эти речи, эти воззвания пасторов указывали на действительную опасность, а кальвинисты привыкли смотреть с уважением на пасторов, привыкли оказывать им полное повиновение. С другой стороны, призвание Фонтена в город не было разрешено на городском совете: большинство горожан и не думало давать послам поручение подобного рода. Оно было обмануто самым наглым образом и теперь должно было поплатиться за то, что позволило обмануть себя. Могло ли оно согласиться утвердить самовольное решение «жирной буржуазии», могло ли впустить в город Фонтена и притом с войском? Оно не думало сопротивляться власти короля, но боялось впустить в город католиков после того, как еще там недавно ему пришлось сражаться с ними, чтобы избавиться от грозившей опасности быть умерщвленными. Поддерживаемое беглецами[1047], возбужденное речами пасторов, оно наотрез отказалось дать разрешение Фонтену войти в замок.

Для «жирной буржуазии» подобное решение было страшным ударом: вся деятельность, все усилия пропадали даром. Напрасно поддерживаемая послами, она указывала на опасность такого решения, — горожане твердо стояли на своем.

А между тем Фонтен прибыл в Кон (Cosne), находившийся в четырех милях от Сансерра, и требовал впустить его в замок. И вот между «жирною буржуазиею» и Фонтеном начались переговоры. Постоянно являлись в Кон лучшие граждане города с приветствиями Фонтену. Им был оказываем самый лучший прием[1048]. А интересы были общие, цель, к которой стремились и Фонтен, и «жирные буржуа», была одна и та же. Нужно было придумать средства, как достигнуть этой цели, изменить решение горожан. Наибольшее противодействие оказывали беглецы[1049], их проискам, влиянию их речей и увещаний были обязаны буржуа таким невыгодным для них исходом дела. Нужно было устранить их, вывести из города, и тогда торжество буржуа было бы полное, город был бы в их руках, тем более, что многих из тех, которые были у Фонтена и не разделяли вполне стремлений «жирной буржуазии», удалось склонить в пользу принятия Фонтена[1050]. С этой целью Фонтен начал переговоры с иноземцами и предложил им прислать к нему послов. Беглецы согласились, но обставили свое согласие такими условиями, которые ясно показывали, как мало надежды можно питать относительно их уступчивости. От Фонтена потребовали заложников, и только тогда, когда они были присланы, Жан Минье и Жан Жирарден, избранные в качестве послов, отправились в Кон[1051].

Но переговоры не привели ни к чему. Предложение Фонтена — дать беглецам безопасное убежище — парализовалось вполне его заявлением, что он не получил от короля полномочий вести переговоры насчет свободы культа, что он и не может, поэтому, гарантировать им свободы совести[1052]. Ответ послов был вполне достоин истых кальвинистов. «На таких условиях мы не можем согласиться ни выйти из города, ни впустить вас в него. Мы бежали из Сансерра, спасаясь от смерти, и бежали лишь затем, чтобы сохранить и нашу жизнь, и свободу нашей совести. В этом нет ничего преступного, мы не нарушили эдиктов короля». — «Вы отказываете мне, — ответил Фонтен. — Так я знаю, как я должен поступиться выполню волю и намерение короля[1053].

Переговоры были прерваны, и послы вернулись в город…