Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Город представлял обширную лабораторию. Никто, даже женщины, не оставались праздными, у каждого была своя работа. Одни занимались починкою стен, заделыванием брешей, другие обучались военному делу, и звук барабанов не переставал раздаваться на улицах города. Женщины в мужских шляпах, вооруженные пиками и алебардами, стояли на стенах и башнях и сторожили город. 650 человек под начальством Ла-Флери и 150 виноградарей, вооруженных своими пращами, получившими название pistoles de Sancerre, составляли гарнизон города. То были люди испытанные, большинство из них участвовало в нидерландской войне, а их привязанность к делу религии была чрезвычайно сильна. Пасторы имели на них громадное влияние и не оставались и теперь праздными. Они воодушевляли защитников Сансерра своими речами и старались ввести строгую нравственную дисциплину в их ряды. Суровый кодекс кальвинистской церкви применялся теперь к жителям: им запрещалось под угрозою самых жестоких наказаний произносить ругательства, божиться и клясться, совершать бесчинства. Консистория строго следила за нарушением кодекса, за преступниками против общественной нравственности. Казалось, один дух, одно стремление охватили всех жителей Сансерра. Различие между беглецами и туземными жителями исчезло. Совместно работали они над починкою стен, совместно участвовали в управлении городом. Андрей Жаунно, бывший во время первой осады Сансерра бальи города, был избран теперь губернатором города. Были избраны особые лица, 14 горожан и И человек из среды беглецов, и им поручено было разрешать все споры между горожанами и беглецами. Город принял воинственный вид и приготовился к осаде[1057].

«Жирные буржуа» утратили всякую надежду побороть влияние беглецов. Их проекты не удались, защитник их Фонтен бросил Сансерр, и не было оснований надеяться захватить в свои руки управление городом. Да и можно ли было даже оставаться в городе, когда разъяренная толпа умертвила многих из числа «жирных буржуа», защищавших замок, когда она ограбила те склады, в которых сложено было перевезенное в замок имущество?[1058] 38 Для них это был вопрос решенный. Значительное число наиболее богатых граждан решилось эмигрировать из города, к которому они не питали теперь сочувствия, настроение которого противоречило их видам. Вражда их к городу была так сильна, что многие поступили даже в ряды католического войска[1059].

А это войско готовилось теперь идти на Сансерр. Неудача Фонтена открыла поприще для деятельности Ла-Шатра, а он был менее всего способен вести переговоры, менее всего склонен был заимствовать оружие из арсенала дипломатии. То был солдат в полном смысле этого слова, одна из тех личностей, которыми так богата история Франции XVI в. и представителями которых служат Монлюк и Анн Монморанси. Молодые годы этих людей прошли на поле битв, в походах и сражениях. Они видели смерть, и она сделалась для них обыкновенным явлением. Сожаление к человеку, сострадание было чуждо их закаленным характерам; их заменила жестокость, доходящая до бесчеловечности. Суровая военная дисциплина приучила их исполнять приказы без рассуждений, а сами они, ставши во главе управления, требовали того же от подчиненных. Наказывать нарушителей дисциплины, мятежников против власти короля, сделалось для них потребностью. Войдите утром в палатку Монморанси: он стоит перед иконой и шепчет молитву; но вот являются к нему исполнители его приказаний. Коннетабль не прерывает своих благочестивых занятий: он слишком благочестив, чтобы отложить молитву до другого времени. Он продолжает читать Pater noster и в промежутках раздает приказания: повесить такого-то, расстрелять немедля другого, зажечь деревни на четверть мили в окружности, уничтожить мародеров, захвативших эту местность, чтобы сопротивляться королю[1060]. Подчиненные уходили, а коннетабль с одинаковым благоговением оканчивал свои молитвы. Ла-Шатр[1061], происходивший от одного из знатных и древних аристократических родов, получил воспитание именно в такой школе. Еще молодым человеком он поступил в военную службу и сделан был пажем коннетабля Монморанси. Пример патрона действовал заразительно на юношу, и он усвоил себе качества своего учителя. Та же суровость, доходящая до жестокости, та же ненависть к гугенотам, этим врагами и веры, и короля, которые существовали у учителя, перешли и к ученику. Неудача под Сансерром в 1568 г. еще более усилила в нем ненависть к гугенотам. В ноябре 1572 г. настала и его очередь, и гугенотам нечего было рассчитывать на его снисхождение. Человек, поклоняющийся силе, Ла-Шатр только ее одну признавал действительным лекарством против зла. И давая это лекарство гугенотами, нимало не был склонен выполнять те условия, на которых побежденные сдавались ему как победителю.