Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Со стороны Англии опасность была не менее велика. Английские послы постоянно вмешивались в дела управления, требовали освобождения герцога Алансонского из плена, заводили с недовольными сношения, которые в глазах регентши представлялись крайне вредными и опасными[1627]. Екатерине Медичи нужно было употреблять все усилия, чтобы представить положение герцога Алансона и короля Наваррского в хорошем свете, и в тоже время не допустить их до какого-нибудь решительного шага. Она не отпускала их от себя, держала в соседней со своею комнате, увеличила стражу над ними, угрозами вынуждала у них заявления, что они свободны, выводила их к английским послам и приказывала им протестовать против клевет, распускаемых против регентши, будто она держала их взаперти. Между Лондоном и Парижем завязаны были постоянные сношения; к Ламотту Фенелону, послу, состоявшему при английском дворе, беспрерывно отправляли курьеров с депешами. Екатерина Медичи приказывала своему послу делать представления королеве английской по поводу опасных для Франции вооружений флота, напомнить ей о заключенном мирном трактате, указывать на миролюбивое настроение французского двора, опровергать слухи о дурном обращении и с герцогом Алансоном, и с маршалом Монморанси[1628]. «Следите зорко, — писала она между прочим Ламотту Фенелону, — за теми решениями, которые примет Елисавета и которые, я в том уверена, имеют цель возбудить волнение в нашем королевстве. Ее сильнейшее желание заключается в том, чтобы отыскать средства, чтобы захватить, если возможно и другой Кале»[1629]. В то же время она ревностно принималась за укрепление пограничных гаваней, приказывала зорко следить за движениями английского флота, оберегать Гавр и другие гавани[1630]. Известия, постоянно получаемые от французских купцов, живших в Англии, страшно беспокоили Екатерину. Ей сообщили, что флот снаряжен, что королева английская посылает секретно корабли для исследования берегов Нормандии и Бретани[1631]. Да к тому же правительство Франции хорошо знало, что эмигранты — гугеноты деятельно работают в Англии в пользу своего дела; оно знало, что не только Монгомери, но и Дюплесси Морне, Мерю и другие личности, враждебно относившиеся к правительству, установленному во Франции, являлись в Англию с специальною целью найти закупку в протестантском правительстве Англии, что здесь закупали они свободно и оружие и порох.

Таково было то положение, в каком находилась Франция, находилось и новое правительство. Опасность грозила ему и изнутри и извне, и положение его было тем опаснее, тем менее прочно, что самое существование его было спорным вопросом; что глава его Екатерина Медичи, служила предметом сильнейшей ненависти и для своего сына, герцога Алансонского, и всей партии оппозиции. Екатерина Медичи, как и вся страна, отлично понимала шаткость положения нового правительства. «Многие лица в королевстве, — говорит Клод Гатон, — были вполне уверены в том, что если бы Екатерина Медичи выпустила на свободу герцога Алансонского, то король Польский завладел бы Франциею только разве с помощью вооруженной силы, так как герцог Алансонский захватил бы при помощи мятежников в свои руки управление государством»[1632]. Екатерина Медичи видела еще яснее затруднительность своего положения и немедленно же после смерти короля отправила в Польше курьеров звать сына своего во Францию, «решилась прежде всего вооружиться, чтобы не быть захваченною врасплох, а затем при помощи разных обещаний усыпить и успокоить важнейших из знати, воспрепятствовать вторжению во Францию иноземцев»[1633]. Ясно сознавая, что ее власть, как регентши, противоречит основным законам государства, что она не вправе брать в свои руки управление Франциею, она старалась придать законный вид своему назначению, убедить нацию в необходимости решения, принятого Карлом, — дать ей звание регентши. Ей казалось недостаточною хартия короля, в силу которой она назначалась регентшею государства, и едва только Карл испустил последнее дыхание, как она разослала во все провинции, ко всем губернаторам письма, в которых рассказывала обо всем случившемся при дворе. «Потеря, понесенная мною в лице моего сына, — писала она, — так сильно удручает и опечаливает меня, что я ничего лучшего не желаю, как бросить все дела и искать отдохновения; но, побежденная неотступными мольбами сына, просившего меня взять на себя должность регентши, я увидела себя вынужденною согласиться на его просьбу»[1634]. Вместе с этим письмом, она отправила и письма герцога Алансона и короля Наваррского, в которых оба они заявляли о том, что признают власть Екатерины Медичи как регентши, что «они употребят все усилия, чтобы оказать ей повиновение, служить ей»[1635].