Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Акт, составленный собранием, был немедленно же отправлен к Конде, который находился тогда в Базеле. Конде согласился на все условия, предложенные ему собранием, и принял звание протектора, но не мог лично явиться во Францию командовать войсками. Он успешно работал над формированием армии в Германии. Собрание было вынуждено поэтому искать временного начальника для Лангедока и соседних областей, который занял бы место наместника Конде. Собранию было нетрудно найти подобное лицо: Данвиль сам явился претендентом на это место. В своем письме от 1 августа, адресованном к собранию, он предлагал гугенотам союз с тою целью, чтобы общими усилиями добиться реформы в государстве, и просил прислать к нему послов для переговоров[1681]. Собранию предстояло теперь решить один из важнейших вопросов, от такого или иного решения которого зависел в значительной мере исход борьбы, начатой гугенотами против правительства. Присоединение Данвиля к гугенотам означало присоединение к гугенотской партии всех тех сил, которые находились в распоряжении Данвиля, присоединение и всей партии политиков и «данвилистов», как называли в то время приверженцев маршала. Но Данвиль был католик, его руки были обагрены кровью гугенотов, а союз к с католиками был в глазах рьяных последователей кальвинизма, ревниво оберегавших принципы нетерпимости, завещанные им основателем их церкви, равносилен осквернению и поруганию церкви. Еще в то время, когда Лану предложил гугенотам вступить в союз с Алансоном и его приверженцами, Дюплесси-Морнэ протестовал против подобного союза, советовал Лану не смешивать дела религии с делом герцога Алансона[1682], доказывал, что «дело людей религии, дело божественное, потеряет многое, если смешать его с людским делом», что «союз подобного рода повлечет за собою упадок благочестия и добрых нравов»[1683]. Но тогда это противодействие, высказываемое многими, было побеждено большинством, принадлежавшим к политической фракции гугенотов. Теперь новое предложение союза вызвало новую борьбу в среде самого собрания, борьбу тем более горячую и сильную, что лица, протестовавшие против союза, находили опору в женевских протестантах, не одобрявших подобного союза[1684].

Едва только было прочитано письмо Данвиля, и собрание приступило к его обсуждению, как представители чисто религиозной фракции гугенотской партии напали самым ожесточенным образом на проект соглашения. «Подобный союз, — говорили они, — крайне опасен для гугенотов; примеры, взятые из Священного Писания, ясно показывают всю пагубность союзов с людьми иной религии. Да и сам Бог прямо запрещает подобные союзы, а его пророки не раз грозили тем, кто соединится с идолопоклонниками. Если мы примем этот союз, то отступим от благочестия, отвергнем опыты недавнего прошлого. Разве не вследствие союза с иноверцами произошли ужасы парижской резни? Вступить в новый союз с политиками, людьми иной религии, значит проложить путь к бесконечным действиям». Они указывали на характер и нравы Данвиля, на то от какого отца он родился, на многочисленные примеры его действий, вредных для церквей Лангедока, на его нечестивые страсти, осуждаемые церковью, доказывали, что цель Данвиля не приобретение свободы, а удовлетворение личного честолюбия, что он погубит кальвинистов, чтобы проложить себе путь[1685].

Но политическую фракцию, которой принадлежало большинство голосов в собрании и притом голосов пользовавшихся значением, стоявших во главе движения[1686], все эти аргументы не производили впечатления. Она решилась провести союз во что бы то ни стало, видела в нем важнейший залог успеха. Речи ярых кальвинистов не изменили ее решимости и заставили ее лишь откровенно высказаться. «Мы не видим ничего вредного в этом союзе, — говорили ее представители, — Германия и Швейцария представляют немало примеров, доказывающих, что лица самых разнородных религий мирно уживаются в одном и том же государстве». Наконец, «дело идет теперь не столько о религии, сколько о свободе, а это касается не менее католиков, как и кальвинистов»[1687]. «Этот союз не только ослабит силы могущественного врага, но и обратит в пользу дела религии дружественные силы, и результатом его будет присоединение больших и важных городов, возможность вести войну под предводительством знаменитого и могущественного человека, и одержать блистательную победу»[1688].

Положение Данвиля было пущено на голоса, и большинство высказалось в его пользу. Чтобы успокоить меньшинство, заявившее, что оно не получало полномочий по этому делу, собрание постановило дать членам меньшинства письма, снимающие с них ответственность за принятое решение[1689]. В то же время оно отправило к Данвилю Клозонна и Сен-Ромена для переговоров с ним.