Желание Екатерины Медичи исполнилось. «Постарайтесь, — писала она Матиньону, — захватить живьем графа, причинявшего столько бедствий королевству; вы мне оказали бы этим величайшую услугу, потому что в противном случае вы лишите меня большого удовольствия: я желаю подвергнуть его примерному наказанию»[1667]
. Все ее приказания были исполнены в точности, но фанатически настроенные жители Парижа, молча, с глубоким волнением смотрели на казнь Монгомери, не высказали своих чувств, несмотря на решительный отказ графа отречься от ереси, а на гугенотов казнь «героя, благородного человека, воина»[1668] произвела совершенно противоположное впечатление, чем то, которого ожидала регентша. Обвинение в соучастии в заговоре Колиньи воскрешало с новою силою в их умах воспоминание о страшной резне, нарушение условий капитуляции вызвало страшный ропот, и «примерное наказание» лишь усилило раздражение, заставило гугенотов еще с большим недоверием относиться к Екатерине Медичи. Публицисты партии гугенотов воспользовались этим новым предлогом для возбуждения умов против Екатерины Медичи и в своих памятниках обвиняли ее в том, что она руководится в своих действиях личным мщением, объявляли, что они не находят слов, чтобы достойным образом заклеймить этот бесчестный, бесстыдный ее поступок»[1669].Предавая Монгомери в руки палача, Екатерина Медичи возбуждала раздражение лишь в среде гугенотов, но она не остановилась на этом и в то время, когда гугеноты писали воззвания к своим сословиям, возбуждали их к восстанию против правительства, угнетающего и разоряющего одних, стремящегося уничтожить других[1670]
, она своими действиями толкала в объятия гугенотов тех людей, которые еще колебались в выборе пути, по которому следует идти, чтобы достигнуть выгодных для себя результатов.