Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

В Монтобане, пользовавшемся издавна правами самого широкого самоуправления, «истинная церковь» была окончательно установлена лишь в 1561 г.[463], но проповедь пасторов повлияла так сильно на жителей, что они, несмотря на свои роялистические чувства, заставившие их сначала согласиться на требование короля[464] совершать богослужение лишь в частных домах, произвели в городе революцию. 26 августа при звуке набатного колокола толпа гугенотов ринулась разрушать храмы, посвященные «служению Ваала», и в несколько дней очистила город. Статуи, образа, священные сосуды, колокола, алтари превратились в кучу развалин; церкви св. Людовика, Иакова, Августина, Михаила, Варфоломея и Notre Dame были очищены от скверны идолослужения и обращены в гугенотские молельни[465]. Католическое духовенство и монахи бежали из города[466], заставивши их, как и вообще все духовенство, сдать городу свои драгоценности и образа[467]. Раздражение против католиков и их культа дошло до того, что одного католического патера, схваченного у алтаря, посадили на осла лицом к хвосту и в таком виде водили по городу среди неистовых криков толпы[468]. Тулузский парламент нарядил суд, обвинил поголовно все население города и приказал повесить заочно на площади Сален, в Тулузе, важнейших лиц города[469]. Горожан не испугало решение Парламента. Их религиозная ревность лишь усилилась вследствие этого, а произнесенный приговор и ожидание примерного наказания заставили их пойти дальше подвигов в честь религии. 21 октября сделана была перепись и постановлено изгнание католического культа, а на вече, собранном 8 марта 1562 г., в городе провозглашено было самостоятельное управление и решено приступить к его защите. Управление вручили военному совету, который собирался под председательством консулов и которому обязаны были отдавать отчет по два раза в неделю все те лица, между которыми были распределены занятия по делу о защите города[470].

Правда, Монтобан поплатился за свою решимость осадою, начатою против него Монлюком, наводившим страх на гугенотов, но он с успехом выдержал ее. Речи пасторов и консулов воодушевили население, и буржуазия единогласно решила сопротивляться до конца. «Лучше умереть, чем бросить город»[471]. — кричали горожане на вече, и их уверенность и храбрость передавались тем, в ком приближавшаяся опасность возбуждала б страх.

То был первый опыт, — последующие осады переносить было не страшно…

Привычка вести дело на собственный страх и собственными силами, стремление добиться цели и изгнать идолопоклонство, стремление, свойственное прозелитам всякого нового учения, возбуждаемое все с большею и большею силою новым поколением пасторов, более рьяным и решительным, чем прежнее, должны были неизбежно вызвать продолжение борьбы, окончание которой зависело или от полной победы гугенотов или от полного их поражения. Поэтому-то Амбуазский мир 1563 г., закончивший собою первую религиозную войну, был встречен с полнейшим неудовольствием гугенотами. Его заключил принц Конде, несмотря на протест семидесяти двух пасторов, созванных им самим на синод. Протест пасторов нашел отголосок, и действия принца были осуждены. Колиньи, всеми силами сопротивлявшийся начатию войны, теперь стал энергически нападать на Конде. 23 марта он явился в Орлеан помешать заключению мира, но мир уже был подписан… «Вы разрушили одним почерком пера, — сказал он принцу, — гораздо больше церквей, чем могли бы разрушить и все неприятельские силы в течение десяти лет[472]. «Вы гарантировали лишь права знати, — прибавил он, — и заставили бедных горожан ходить иногда за двадцать лье слушать проповедь». И это в то время, когда — нужно в том сознаться — города показали пример знати».

Протесты не помогли делу, открытая война с правительством должна была прекратиться. Но она прекратилась лишь на время: волнение продолжалось, можно сказать, даже усилилось в гораздо большей против прежнего степени, и частные столкновения продолжали нарушать на каждом шагу предписания эдикта. Да и как могло быть иначе, когда те же лица продолжали управлять государством, а амбуазский эдикт, ограничивший право богослужения лишь немногими пунктами в государстве, так мало содействовал желаниям и надеждам партии, которая не задумалась даже отдать Гавр англичанам в вознаграждение за помощь… С другой стороны, положение гугенотов нисколько не изменялось, а опасности, грозившие партии, стали увеличиваться. В среде гугенотов носились зловещие слухи о заговоре, составленном католическими государями, с целью истребления ереси. Свидание Екатерины Медичи с герцогом Альбою в Байоне давало опору этим слухам. А между тем в среде католического населения пробуждался все с большею и большею силою фанатизм и ненависть к новой религии.